Вдали от безумной толпы

– Все. Я хочу, чтобы вы сделали надпись, доставили камень в Уэзербери и установили на могиле. Причем немедленно.

– Изготовить надгробие на заказ мы сумеем не раньше следующей недели.

– Оно нужно мне сегодня же.

– Если вам придется по вкусу один из уже готовых камней, вы сможете приобрести его прямо сейчас.

– Хорошо, – нетерпеливо ответил Трой. – Покажите, что у вас есть.

– Вот лучшее, – сказал могильщик, ведя покупателя под навес. – Мраморное надгробие с чудесным лиственным орнаментом и рельефами в медальонах. В ногах будет положен меньший камень того же материала, и всю могилу мы обнесем бордюром. За качество мрамора я ручаюсь: одна полировка обошлась мне в одиннадцать фунтов. Простоит сто лет под снегом и дождем, и ничего ему не сделается.

– Сколько возьмете?

– Ну… Если вырезать имя и доставить в Уэзербери, то выйдет как раз та сумма, какую вы назвали.

– Сделаете все сегодня же – заплачу немедля.

Каменщик согласился, дивясь нерасчетливости человека, одетого не в траур. Трой продиктовал слова, которые следовало высечь, оставил деньги и ушел, а после полудня явился опять. Надпись была уже почти готова. Он подождал во дворе, пока камни обернут тканью и погрузят в телегу. Работники отправились в Уэзербери, получив от заказчика распоряжение спросить у церковного сторожа, где могила той, чье имя указано на плите.

Трой покинул Кестербридж уже затемно. На руке его висела довольно тяжелая корзина, и он, уныло бредя по дороге, несколько раз останавливался на мостах и возле оград, чтобы опустить свою ношу и передохнуть. На полпути ему повстречалась та самая телега, на которой везли надгробие. Он только спросил у работников, установлена ли плита, и, получив утвердительный ответ, зашагал дальше.

Войдя около девяти часов на уэзерберийское кладбище, Трой прямиком направился в дальний угол – туда, где утром была пустая яма. Это место за колокольней, почти невидимое со стороны дороги, до недавних пор пустовало, заваленное камнями и заросшее ольхой. Теперь его расчистили для новых захоронений, поскольку кладбище быстро росло.

Как и сказали люди каменщика Лестера, над свежей могилой стояли, выступая из темноты, два белоснежных камня: один в изголовье, другой в изножье. Их соединяло низкое мраморное ограждение, внутри которого могли расти цветы. Трой поставил корзину возле могилы и ненадолго исчез. Вернувшись с лопатою и фонарем, он сперва посветил на мрамор, чтобы прочесть надпись. Затем повесил фонарь на нижнюю ветку тиса и достал из корзины одно из растений, приготовленных для посадки. Были здесь и подснежники, и луковицы гиацинта, и луковицы крокуса, и фиалки, и махровые маргаритки. Все это предназначалось для ранней весны, а для лета и осени Трой принес красные, розовые и пестрые гвоздики, ландыши, незабудки, астры, безвременники и другие цветы. Разложив их на траве, он с бесстрастным видом занялся посадкой. Подснежники расположил за бордюром, все прочее – внутри ограждения. Гиацинты и крокусы посадил рядами вдоль всей могилы, летние цветы большею частью сосредоточил в изголовье и в ногах Фэнни, только незабудки – над сердцем. Остальное поместил в промежутках.

Трой работал, не помня себя и не сознавая тщетности этого романтического порыва, порожденного раскаянием в недавнем равнодушии. Имея корни по обе стороны Ла-Манша, в критических обстоятельствах он выказывал английское упорство в сочетании с французской неспособностью видеть ту границу, что отделяет чувствительность от приторной сентиментальности.

Ночь выдалась сырая, облачная и очень темная. Зловещий свет фонаря, заполнявший собою кроны двух старых тисов, дрожал на черном брюхе низко висящего облака. Наконец Трой почувствовал, как на тыльную сторону его руки упала первая капля дождя. Вскоре вода проникла в фонарь, и свеча, шипя, погасла. Поскольку близилась полночь, а дождь усиливался, Трой решил отложить завершение работы до рассвета и стал ощупью пробираться вдоль стены. То и дело натыкаясь на могилы, он дошел до церковного крыльца, опустился на скамью и уснул.

Глава XLVI Горгулья и ее деяние

Колокольня уэзерберийской церкви, четырехугольная постройка четырнадцатого столетия, имела на каждой стене по паре горгулий, но из этих восьми резных фигур только две выполняли первоначальное свое назначение – изрыгали дождевую воду, отводя ее от обнесенной парапетом свинцовой крыши. Пасти четырех чудищ были закупорены церковными старостами за ненадобностью, две другие головы вовсе отбиты, однако две оставшиеся справлялись с своею работой достаточно хорошо, чтобы церковь не страдала от скопления влаги на кровле.