Вдова его величества

– Именно, – бледные губы тронула усмешка. – И я рад, что ты, маленький почти-брат, оказался и вправду великим воином.

– Откуда тварь?

– Крохотный остров, где некогда жили люди…

– Не те ли люди, с которыми связала кровь твоя дочь? Она ведь отреклась от дома и даров?

А с ними и от той силы, которая берет начало в истоках Мертвой реки. И немногие решаются на подобное, ибо жизнь человеческая скоротечна и полна боли, тогда как на Благословенных холмах живет вечная весна.

Легкий наклон головы.

– Почему она не позвала тебя?

– Она не успела. Она попыталась справиться с тварью сама, – он поднял руки и развел их, обнажая грудь для удара. – Ей насыпали высокий холм, куда поднялись и трое ее сыновей, и сыновья их сыновей, и дочери тоже, ибо были достаточно смелы, чтобы взять в руки оружие. Когда я пришел, там не осталось никого…

– Но ты не убил ее сам?

– Я дал слово, – он поморщился. – Тот, кому я его дал, знал, где найти эту тварь, а еще…

Он осторожно убрал руку за спину, чтобы вытащить осколок чего-то, что показалось Кайдену костью.

– Он дал мне это. И я сыграл музыку, которая заставила тварь послушаться. Она пошла за мной сюда.

Не кость. Камень.

Или кость, которая существовала так давно, что стала камнем. Желтоватая. Ноздреватая. И в то же время гладкая. Сломанная только. Кайден коснулся ее осторожно. Вещь эта никак не могла принадлежать человеку, пусть и силы в ней почти не осталось, но и капель ее хватило, чтобы заворожить чудовище.

– Я рад, что не ошибся в тебе, уже не маленький, но все еще почти-брат, – тихо произнес лучший охотник из тех, что еще помнили, как выглядит настоящее солнце. – Я рад. В том числе и тому, что получу свободу от твоей руки.

И улыбка, осветившая его лицо, была искренней.

– Нет, – Кайден покачал головой. И поднял повыше массивную башку драугра. А ведь такая тварь где-то должна была жить до того, как явиться на полузабытый островок. Тихий островок. Наверняка защищенный, ибо даже покинув холмы и отказавшись от силы, дочь Дану сумела бы укрыть и себя, и свою кровь. – Я не стану тебя убивать. Не сейчас.

– А когда?

– Когда-нибудь потом, когда ты вновь ощутишь желание жить. И схватка будет доброй.

Он не стал отказываться, говоря, что сердце его давно остыло. Оба знали: и старый пепел порой рождает пламя.

– Тот человек… ты думал, что он привел тварь на остров?

– Думал.

– Но ты дал слово?

– Он предложил мне лесной мед. И пыльцу, – он прикрыл глаза и не стал говорить, что приходилось ему собирать жемчуг слез второй его дочери.

Прекрасной, как может быть прекрасна луна в первый день своего рождения. У дочери Айора волосы белы, как молоко коровы, а глаза цвета ночи.

Ее кожа смугла и подобна меди.

Ее стан тонок, что игла, которой Дану вышивает звезды на небесах.

Ее голос звенит подобно сотням колокольцев, а смех лишает разума. Он совершенно безумен, ибо дочь Айора давно забыла имя своего мужа. И в полнолуние она поднимается к людям, спеша выбрать нового. Одного за другим она приводит их к погасшему очагу в тщетной надежде зачать дитя. А когда глупцы утрачивают силы, отпускает.

– Он сказал, что знает, как найти дракона…

– Я тоже знаю, – губы Кайдена тронула улыбка. А пальцы сжали остатки флейты, запирая в ней те крупицы жизни, которые еще теплились. – И поверь, твой человек, когда встретит своего дракона, будет вовсе не рад этой встрече. А что до пыльцы… скажи своей дочери, что я вырос и помню свое обещание. Но пусть простит она, я не смогу стать ее мужем. И откупом за слово я дам пыльцу. Столько, сколько понадобится, чтобы она зачала свое дитя.

– Почему?

– Когда-то она пожалела глупого влюбленного мальчишку. И не стала требовать скрепить слово кровью, как и не позволила разгореться страсти. Она не так безумна, как тебе кажется, Айор. Она просто запуталась. А я помню добро.

– Спасибо.

– Но когда-нибудь я вызову тебя в круг.

– И я приду, – Айор низко поклонился. – Я расскажу обо всем твоему отцу. В последнее время он имеет много дел с людьми… с теми людьми, с которыми вовсе не стоит иметь дел.

Кайден кивнул.

– И спасибо… за все.

– Пока не за что, – голова драугра оказалась довольно тяжелой. – Шкуру снимешь?

– Я передам тебе ее… потом.

Говорят, что нет ничего теплее хорошо выделанной шкуры драугра… пожалуй, Катарине она пригодится, вечно она босиком ходит.

Глава 37

Сумерки подбирались с запада.

Они пришли вместе с туманом, принеся с собой запах сырости и плесени. А может, и не принесли, может, запахи эти всегда жили в доме, а теперь, чувствуя близость родной стихии, просто стали острее.

Катарина стояла у окна и смотрела. Просто смотрела.

Пальцы ее гладили камень, уже изменившийся настолько, что почти утратил право называться камнем. И нити силы уходили внутрь, отдавая нефриту что боль, что сомнения, что само желание жить. Дышалось тяжело. Катарина буквально заставляла себя делать вдох, замирала, чувствуя, как сырой тяжелый воздух оседает в легких, а затем делала выдох. Порой она поднимала руки к лицу, и тогда чувствовала озябшими пальцами тепло своего дыхания.

Это было странно.