Вдова его величества

– Это все из-за женской слабости. – Тетушка отодвинула суп, но отдала должное перепелам в кисло-сладком соусе. Мелкие тушки украшали вяленые ягоды клюквы, которые издали казались Катарине каплями крови. – Тебе и вправду нужен муж, и поскорее. А там и дети… дети – лучший способ отвлечься. Помню, когда появились мои мальчики…

Ее взгляд затуманился, и тетушка замолчала, так и сидела, молчала, воткнув вилку в перепелиную тушку. И только когда Катарина постучала пальцем по столу, тетушка Лу встрепенулась.

– Прости, девочка… о чем мы говорили?

– О ваших мальчиках.

Или один из них? Гевин холоден и равнодушен совершенно не по-человечески. Нет, люди тоже бывают разными, Катарина знает, но от него веет иным.

– Ах… Кевин был таким проказником, таким выдумщиком. Он очень эмоциональный, и мне порой кажется, что все оттого, что Гевин равнодушен. Порой он меня саму пугает. А тебя?

– Не пугает.

Но к ужину Гевин не явился. И значит ли это хоть что-то? Катарина прислушалась к себе и была вынуждена признаться, что отсутствие Гевина ее ничуть не задевает.

В отличие от…

Она не позволила себе прикусить губу. И потянулась к жаркому. Медленно наполнила тарелку, всецело сосредоточившись на нехитром этом действии. Королевский повар во все добавлял мускатный орех, верно, оттого, что мог использовать его. И использовал, не всегда удачно. Здесь же мясо приправляли можжевеловыми ягодами, тимьяном и розмарином. Диким чесноком. И тушили в темном пиве. Генриху понравилось бы.

– Чудесно. Он будет очень хорошим мужем, – тетушка неискренне заулыбалась. – Вот увидишь. Он сдержан. Спокоен. Именно то, что нужно женщине…

– А Кевин?

– Пожалуй, мальчик еще не готов к женитьбе, – она тяжело вздохнула.

– Кто он?

– Что?

– Гевин. – Катарина отодвинула тарелку, не найдя в себе сил прикоснуться к еде. Она видела, как нахмурилась Джио, которая не одобряла голодовок, и Катарине тоже было неудобно, что получилось так… но бездна, еще недавно жившая в ней, исчезла. Зато появилось до боли знакомое безразличие, которое и толкало к разговору. – Он ведь не человек, верно? Или, правильнее будет сказать, не в полной мере человек?

– Скорее в полной мере нечеловек, – подала голос Джио. И в полутьме глаза ее сверкнули желтым.

А тетушка раздраженно поднялась.

– Я не понимаю, что за… домыслы! – ее голос вдруг утонул, будто дом сделался огромным и сожрал ее. Он готов был сожрать и саму тетушку, и Катариной тоже не побрезговал бы.

– Не домыслы, – Джио решительно подвинула к Катарине блюдо с овощами и приказала: – Ешь. Или окно на ночь так запру, что и муха не прорвется.

Салат горчил.

А капуста, верно, хранилась где-то в соломе, которая начала подпревать, и гниловатый привкус теперь привязался к капустным листам. Тонко нашинкованные, политые маслом, они совершенно не жевались.

– Твой старшенький – змееныш. Правда, не знаю, оборачивается или нет, но это племя мне знакомо. – Джио откинулась на спинку стула. И взгляд ее зацепился за взгляд тетушки. – Муж знает?

– Он… это все он… – тетушка Лу оттопырила губу, отчего выражение пухлого ее личика стало донельзя капризным. – Сделка… со змеем… он сказал, что это наш единственный шанс. Я же просто… я подумала… просто не хотела быть бедной… больше быть бедной… ты не знаешь, каково это – стирать свое белье в ледяной воде. Голодать, потому что ты должна и зеленщику, и бакалейщику, и мяснику, и вообще всем в округе. И все знают об этом, и пусть жалеют, но ничего не дадут в долг. В доме холодно. Порой так холодно, что вода для умывания замерзает. Говорят, это сейчас в моде – умываться ледяной водой. Горячей не бывает вовсе, потому что дров для камина нет. И я выхожу в парк. Гулять. Но все в округе знают, что леди Терринтон собирает хворост, что если она наберет его достаточно, быть может, не замерзнет в пустом огромном доме, который тоже вот-вот заберут за долги.

Она всхлипнула и закрыла лицо руками.

– Я выходила замуж, зная, что мой избранник небогат, но я не знала, что корабль, в который он вложил все, затонет. И что долги повиснут на нашей шее… он пил и пил, а я… я чувствовала себя настолько беспомощной, что всерьез задумывалась, не повеситься ли мне. Останавливало, пожалуй, лишь то, что я понятия не имела, достану ли до крюка, на котором люстра держится… держалась… до того, как ее продали. И выдержат ли меня гнилые простыни. А потом… он пришел… такой возбужденный, такой… он привел человека, что назвался доктором. И тот был… да был таким, что… мне стало страшно.

Плечи тетушки Лу мелко вздрагивали.

А Джио смотрела. Просто смотрела. Но и Катарине, сидевшей рядом, было неуютно от внимательного этого взгляда.