Вдова его величества

– Ты слишком кровожадна, девонька моя. Лучше вот скушай салатика, да… нет, не убивал. Говорю ж, на диво спокойные твари. Он дотошно выяснял, что происходило. А яды… яды всякие бывают. Одни смерть дарят, другие заставляют правду говорить. Вот и говорили, да… и если случалось, что дите погибало по несчастному случаю, то змей уходил. А в доме появлялся другой ребенок, как две капли воды похожий на первого. Отсюда и слухи про воскресших. Если же злой умысел имелся, то… яды у них и вправду разные. Иные мучают днями и неделями, и ни один целитель с такими не справится. Даже не рискнет браться, если умный, поймет, что не стоит змеиной справедливости мешать.

Джио опустилась на соседний стул и подвинула блюдо с чем-то мутным, будто лед, пруды затянувший. Сквозь эту муть проглядывали коричневые куски то ли мяса, то ли гнили.

– Дразнят, – сказала Джио, зачерпывая содержимое горстью. – Знают, как угодить… как думаешь, если я отправлю кухарке кошель, ей понравится?

– Думаю, весьма. – Катарина старательно жевала безвкусный лист. – Значит, настоящий Гевин… жив?

– Вполне. И думаю, что неплохо себя чувствует. Змеи очень ответственны во всем, что касается данного слова.

А Гевин – змей.

Странно, как Катарина сразу не поняла. В нем и вправду много змеиного, такого… неприятного. И в то же время нельзя сказать, чтобы он пугал. Или отталкивал.

– Я не обижала его, – тетушка Лу смахнула слезы и повернулась к столу. – Я честно пыталась… мне объяснили, и я… я плакала, умоляла мужа не заключать договор, оставить детей. Мы бы справились. Я бы вернулась домой, к родителям, и пусть бы случился скандал, но дети… только было поздно.

Она издала шумный вздох и подняла кубок. Пила жадно, громко, позабыв о правилах.

– Извините, – тетушка смахнула остатки слез. – Гевин… он очень спокойным ребенком был. Умненьким… учителя всегда хвалили. И Кевин тянулся. Когда стал подростком, он Кевина удерживал от многих глупостей. И они дружили… дружат… Кевин куда более человечен. И пусть он сорвался, но… он хотя бы способен испытывать эмоции.

Катарина склонила голову, показывая, что поняла.

А уже потом, оказавшись в безопасности – в весьма относительной безопасности, ибо к ванне она так и не решилась приблизиться, – своих покоев она спросила:

– Если он змей, то зачем ему я?

– Ради денег. – Джио усадила Катарину на стульчик. За окном было светло, хотя и свет окрасился розовой кровью заката. – Змеи еще те собиральщики. А он молодой, небось не до конца научился силу использовать.

Ее пальцы распутали жемчуг. И уложили в черную шкатулку. Жемчужины вытянулись поверх колец и браслетов, легли этакой полупрозрачной змеею. В тему весьма.

– Потом-то научится, думаю, и быстро. Силен, гаденыш… очень силен.

– Деньги, значит. Но, чтобы получить их, ребенок нужен.

– Так… есть способы. Змеиц мало и хватает не на всех, вот и приспособились твари. Выискивают женщину, чтобы молодая и здоровая. Обычно берут из какого захудалого рода, особенно любят те, которые многодетностью славятся.

Волосы рассыпались светлою волной. И щетка скользнула по ним мягко, успокаивая.

– Любовь – это не для них, но о женах своих заботятся, это да… как обо всем имуществе. А сами ищут пыльцу эйнио.

– И такая бывает?

– Есть цветы… они растут там, где стояли Драконьи холмы, – в зеркале было видно, что Джио полуприкрыла глаза, а те все одно отсвечивали золотом. – И где земли касалось драконье дыхание, не осталось иных трав, кроме этой. Вьется она, плетется, кланяется камню. И не боится ни холода, ни зноя. А раз в год расцветает белыми цветами. Они источают аромат столь одуряющий, что человеку хватает одного вдоха, чтобы забыть и имя свое, и все, что связывало его с миром. Потому редко кто решается подойти к Драконьим холмам во время новой луны. Но если решается, то может собрать бледную пыльцу, легкую, как пух… за унцию ее платят тысячи соверенов…

Пальцы ее замерли, словно запутавшись в волосах.

– Эта пыльца собирает в себе всю силу драконьей крови, а с ней мало что способно сравниться. Пары унций хватит, чтобы в самом холодном теле зародилась жизнь и чтобы удержалась вне зависимости от того, где развивается эта жизнь. Она одинаково уцелеет что в призрачных холмах, что во льдах, сковавших Предвечного зверя. Она примет морскую воду. Или поможет человеческой крови смешаться с кровью иной.

Коса получалась рыхлой, но сложного плетения, которое Катарина прежде не видела. Ей хотелось спросить, к чему эта красота на ночь, но вопрос прервал бы историю.

– Пыльца дала бы силы человеку, вздумай он спуститься в мир, где люди – случайные гости…

– И мать Кайдена…

– Принимала ее, потому и прожила так долго.

– Долго?!

– Та сторона голодна, как голодны и дети ее, но проклятые богиней Дану способны смирить свой голод, а вот завеса – нет. И она готова сожрать всякого, в ком есть хоть капля истинной жизни, если переступит он границу.

По плечам побежал ощутимый холодок.

– А она жила. И родила дитя. И видела, как растет оно. И могла бы, верно, разделить многие годы с тем, кого любила.

– Но?