— Мне приснилось на днях, что меня подстрелили. Прямо в грудь, — и он хлопком по оголенной груди указывает верное место, — я поверил на мгновение, что всё так на самом деле, но не испугался… странно, должен же был испугаться. Ты стояла надо мной и говорила, что «так будет лучше».
— Черт, Итан.
— Так будет лучше, — он повторяет, меняя интонацию на более мягкую и мелодичную. — Я проснулся от удушья, никак не мог сделать глоток воздуха, пока не встал с кровати.
Глава 23
Я не уговариваю Итана на такси, он заводит мотор и трогается самостоятельно.
— Я не хочу домой, — произношу сдавленно.
— Боишься показаться в таком виде?
— Нет, Кирилл уехал… Просто взял и уехал, без объяснений.
— Ты рассказала ему?
— О нас? Нет, конечно.
Итан кривится на мое «конечно», но ничего не говорит. С головой уходит в ночную дорогу, а я не тревожу его, он без того взвинчен. Я не называю адрес, мне все равно куда, только не домой, где можно свихнуться от давящей тишины, и только не обратно. В бар в таком состоянии мне нельзя, вообще нельзя, стоит запомнить на всю оставшуюся жизнь как не позолоченное, а уже золотое правило.
Потому что я не помню, как завертелось колесо. Не было такого момента, когда я вдруг решила послать всё к черту и отпустить тормоза. Нет, я остановилась у бара, вывеску которого зацепила неосторожным взглядом, когда проезжала мимо. Глупая случайность, которая чуть не стоила гадких воспоминаний.
Или стоила?
Итан уж точно заплатил по взвинченному счетчику. Он по-прежнему молчит, а я кутаюсь в его пиджак, который отчаянно хочу забрать с собой. Не стану больше выпускать из рук, в нем так хорошо и тепло, и меня клонит в сладкий сон, словно я слышу колыбельную. Ненавязчивую мелодию, которая сплетает воздушный кокон вокруг моего тела. Нет чужих, ничего лишнего… Как я могла позабыть об этих ощущениях? Ласковых и пьянящих. Я ведь никогда больше не поеду в прокуренный бар, если буду помнить какая нежная подкладка у его пиджака и какой чарующий запах.
— Ты меня слышишь? — твердый голос Итана неожиданно прорывается ко мне. — Мал… Ольга?
— Да, — я мотаю головой, пытаясь скинуть остатки сна, но мне мешают его крепкие ладони, которыми он придерживает мою голову. — Где мы?
— У меня, — Итан все же отступает, выпуская меня из рук, — ты уснула в машине.
Теперь вокруг просторная спальня в черно-белых строгих тонах, она вычищена до блеска и знает самый минимальный набор мебели. Тот редкий случай, когда как нарисовал дизайнер, так и осталось без изменений. Никаких сносок на повседневную жизнь, в любой момент можно приглашать фотографа для интерьерной съемки. Господи, только не фотографа… Сил не узнал, куда пропала Альбина, но достал меня звонками.
Я отмечаю, что Итан любит разбрасывать вещи, которые хоть немного разбавляют прямые линии и музейный порядок. Рубашка и майка валяются на ступеньках, которые ведут к кровати. В них встроена теплая подсветка, и она да два торшера в центре подсвечивают всю комнату. Шторы плотно захлопнуты, но часы намекают, что за окном уже сереет, разгоняя ночные потемки.
— Твоя квартира, — произношу я задумчиво и смотрю на ладони, которые мертвой хваткой впились в черный кожаный диван, и пытаюсь понять, как их расцепить; я проснулась, но тело слушается скверно. — Я все-таки оказалась здесь.
— Что у тебя? Судорога?
Итан замечает мои мучения и опускается на колени рядом с диваном.
— Не знаю. Ай…
— Тише, я осторожно.
Его пальцы и правда двигаются почти невесомо, но внутри срабатывает четкий стоп, и я нервно дергаюсь прочь от его прикосновения. Итан делает вид, что не видит мою реакцию, и помогает, он доводит дело до конца и отнимает мои ладони от дивана, после чего мягко разминает их, перебирая в руках. Так мягко и тягуче, черт, это почти пытка, он умеет правильно касаться, так что начинает кружиться голова от нежности и хочется почувствовать его умелые пальцы по всему телу. Он стирает мою скованность, как и произошедшее в той кабинке, ему даже не нужно ничего произносить вслух, я сама подаюсь вперед, наталкиваясь и прижимаясь лицом к его груди.
— Если у тебя судорога, тебе нужна вода, — произносит Итан, неожиданно замирая.
— Лучше поцелуй меня.
— Тебе стоит принять душ.
Я замираю, чувствуя, как знакомые ощущения загораются на щеке. И словесная пощечина намного хуже. Я отстраняюсь от него и молча смотрю, как он поднимается на ноги и бредет к столику у окна. Там стоит бутылка минералки, с которой он свинчивает крышку, и протягивает мне, когда возвращается. Пузырьки газировки лопаются один за другим, очерчивая нижний ободок пластиковой крышки, и я почему-то не могу оторвать от нее взгляд. Итану приходится ловить мою ладонь, чтобы вложить в нее бутылку.
— Ты зря меня ударил, — говорю я, отвлекаясь от минералки. — Тебя бы не шатало сейчас, если бы сдержался. А теперь ты зол и хочешь ужалить посильнее в отместку, но и свою вину чувствуешь.
— Тебе обязательно всё проговорить?
— Прости, — я киваю, — ты прав, меня несет.