Вдребезги

— Отдел истории, — она остановилась у окна, повела рукой — Здесь художественная литература, там — публицистика.

Она скользнула пальцем по корешкам, чуть склонив голову и беззвучно шевеля губами, выхватила пухлый томик:

— Александр Дюма, «Семейство Борджа». А вот Марио Пьюзо, «Семья».

— Их там целый выводок был, что ли? — недоверчиво уточнил Майкл.

— Ну да, — она неловко прижала книги к груди. — Например, Чезаре Борджа — про него писал Макиавелли, у нас есть новое переиздание.

Макиавелли упоминал то ли Честер, то ли Робин — деталей Майкл не понял, уловил только, что это был лох.

— Не, шотландец не нужен, — решил он. — А ещё кто-нить есть?

— «Лукреция Борджа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы», — Гвиневра сняла с полки книгу в глянцевом переплете. С обложки пристально глядела полуголая блондинка в простыне.

— Во! То, что нужно, — обрадовался Майкл и достал шуршащий бумажный пакет из кармана. — Я эту возьму.

Книги Майкл не любил с детства. Говорят, некоторые люди, когда читают, так увлекаются, что перед глазами видят кино. Майкл видел только буквы и ничего, кроме них. Зато когда слушал — фантазия включалась на полную катушку. Когда Эван читал ему вслух, Майкл даже с открытыми глазами видел и паруса, и мачты, чуял солёный ветер, слышал звон шпаг, глухие удары копыт.

Дома он продирался сквозь нелёгкую жизнь Лукреции с упорством человека, вылезающего из-под обвала. Из тяжеловесных фраз можно было бы дом построить, ей-богу. «Родриго Борджа ещё раз исподволь, упрямо приступил к реализации намеченных планов». Вот нет чтоб сказать прямо — пацан пошёл и втихаря сделал по-своему! Приступил он, бля, к реализации планов. А вот это что за муть: «День и ночь Родриго Борджа следовал своей недоступной для понимания других стратегии». Майкл аж вспотел, пока перевёл: мужик упёрся, как баран, пока остальные хлебалом щёлкали.

Он останавливался, возвращался назад, пыхтел, проговаривал про себя имена и даты. История оказалась реально трудной наукой, так что у него заметно прибавилось уважения к Купидончику, который рассекал в ней, как рыба в воде.

Майкл осилил книгу за неделю. Переворачивая последнюю страницу, он чувствовал себя обессиленным, словно дополз до финиша ралли Дакар с пустым бензобаком. Но оно того стоило: теперь, если у Купидончика опять завяжется разговор про средневековые разборки, он сможет невзначай вклиниться и показать, что тоже кой-чего соображает.

— …и всё-таки Флоренция под Медичи оставалась демократической республикой, — говорил Джеймс. — Хотя на неё косо смотрели и из Рима, и из Неаполя.

Когда Купидончик пиздел об умном, смотреть на него можно было часами. У него загорались глаза, он расцветал, становился нормальным живым пацаном с заразительной улыбкой и неловкими жестами. Заслышав его голос в оживлённом споре, Майкл каждый раз навострял уши и подбирался поближе.

— Они выбирали власть жребием, какая же это демократия, — мимоходом бросил Честер. Этот дятел учился в Кембридже и постоянно таскал форменный пиджак, демонстрируя свою элитарную охуенность. Его брат Робин был точно такой же: конопатый, щекастый и с гонором.

— Не путай современную демократию с политической системой тринадцатого века, — отозвался Джеймс. — Во Флоренции была конституция, профсоюзы, сменяемая власть. В отличие от Венеции и Милана, где у одних правил дож, а у других — герцоги Сфорца…

— Вот кстати зря они начали залупаться на Борджиев, — вставил Майкл, дождавшись паузы. — Может, герцогствовали б до сих пор, если б умнее были.

Джеймс замолк, уставился на Майкла. У Честера челюсть отвисла аж до пола — залюбуешься.

— Сочувствую я мужику, — сказал Майкл, закрепляя успех. — Связался с гадюшником, нет чтоб нормальную бабу себе найти вместо козы этой.

— Ты о ком? — озадаченно спросил Честер.

— Так о Сфорце. Ну, который на Лукреции женился. Она потом ещё всю свою семью перетрахала, не слышали, что ли?..

— Откуда ты это взял?.. — тихо спросил Джеймс.

— Прочитал, — небрежно ухмыльнулся Майкл, будто для него было в порядке вещей читать светскую хронику про средневековых знаменитостей. Купидончик, опустил глаза, пошуровал трубочкой в лимонаде. Майкл решил поднажать: — А на портретах она ничё так, симпотная. И не скажешь, что на братьев вешалась.

— Портретов Лукреции не существует, — фыркнул Честер.

— Да не заливай, я же видел, — хмыкнул Майкл. — Прям на обложке был. В полотенце такая, с сиськой и букетиком.

— В полотенце? — заулыбался Робин.

— Ну да, на башке такое намотано, — кивнул Майкл.

— Это предполагаемый портрет, — тихо сказал Джеймс, мешая льдинки в стакане. — Ещё не удалось доказать, что это Лукреция.

— А ты давно историей интересуешься? — спросил Честер, переглядываясь с братом.

— Недавно, — признался Майкл. — Зря раньше не вникал, оказывается — офигенно интересно. Я вот не знал, что Борджии такие кровожадные были. Прям детектив, особенно про кольца с ядами.

— А ты знаешь, — сдержанно улыбаясь, начал Робин, — что эти кольца были выкованы в жерле вулкана?

Майкл заинтересованно поднял брови:

— Чё, правда?