Женя нас ждал на перроне. Поезд еще не остановился, а он уже вспрыгнул на площадку. Было видно, что он в хорошем настроении.
– К матери приехали знакомые, так что мы все вместе остановимся у Андрея. Это даже лучше, потому что это с ним мы сейчас делаем журнал. Потом всё расскажу.
Дверь нам открыл долговязый человек с длинными белыми волосами и маленьким безбровым лицом. Одет он был, как финский безработный – в синие доки и разлетающуюся серую рубаху. Я никогда не видела финских безработных, не уверена, что они вообще существуют, но если бы они существовали… Он, кстати, оказался наполовину финном.
Он занес наши вещи в спальню и вышел, потирая руки:
– План такой. Сейчас погуляем по городу, покажу вам, девочки, дом Глинки, а потом обсудим дела.
Дом Глинки был закрыт на ремонт, и Андрей повел нас на историческое кладбище. Меня всегда удивляло, зачем люди ходят на кладбища. Кроме как из чисто бытовой необходимости, я бы туда вовек не пошла. Обдирая руки о колючки и наступая на покрытые ромашкой и шиповником могильные холмы, мы долго карабкались по историческому склону. Наконец поднялись на вершину. Женя задумчиво срывал с куста малину, Андрей рассказывал о проекте.
План издания журнала зародился у Жени, когда он узнал, что на работе Андрей имеет доступ к копировальной машине. До этого Андрей переснимал известные, ходящие в самиздате книги: Зиновьев, Солженицын и пр. Женя предложил использовать ценный аппарат более продуктивно. Журнал должен был называться «Север – Юг». Север – это Питер, Петрозаводск, Урал, а Юг – Одесса, Киев, Кишинев и пр.
– Первый номер – кишиневские авторы, поскольку у нас уже всё есть. Дальше будем набирать и через два месяца издадим следующий – северный, – сказал он.
Андрей, в принципе, был за, но ему хотелось добавить к литературе что-нибудь остренькое, политическое.
– Войновича? Твоя мама ведь с ним знакома? Пусть попросит у него пару рассказов!
Женя отказывался. Я была на его стороне.
– А почему? – удивился Андрей.
– А при чем здесь политика? – парировал Женя.
Лариса подняла палец вверх:
– Вы посмотрите, на чьей могиле мы сидим!
Мы посмотрели на табличку, это была могила Глинки. Федора Михайловича.
Женя открыл портвейн, и это положило нашим спорам конец. Мы выпили, заели кладбищенской малиной, потом пошли назад. Осталось за спиной кладбище с его малиной. На остановке стояли женщины, работяги в комбинезонах. Андрей неожиданно остановился и, сложив ладони рупором, прокричал: «Долой советскую власть! Да здравствует свободная Карелия!» Была немая сцена. Потом какая-то тетка с авоськой покрутила пальцем у виска:
– Чего орешь как оглашенный? Иди домой, проспись!
– Прошу тебя, пойдем, – сказал Женя и потянул его за рукав.
Но было уже поздно. Непонятно откуда взявшийся милиционер перегородил нам дорогу.
– Кто кричал?
Женя вышел вперед.
– Я.
– Документы?
Женя достал паспорт.
Милиционер взял паспорт, почитал и опустил его в карман.
– А по-моему, кричал не ты, – заметил он, – а он!
– Вы ошибаетесь, – сказал Женя.
Милиционер долго и внимательно смотрел на Андрея. Андрей молчал. Потом милиционер вздохнул:
– Вот, возьми свой паспорт и иди домой! – сказал он Жене.
Женя кивнул.
– Домой, понял? А к нему не иди. Смотри, он тебя не защитил, хотя кричал он.
– Вы не правы, – повторил Женя. – Кричал я.
Когда мы дошли до подъезда, Женя стал прощаться.
– Ты куда? – спросила я.
– Мне надо подмести участок.
– Может, я с тобой?
– Не стоит. Я скоро приду.
У него был усталый вид, и я не стала с ним спорить.
В наше отсутствие в квартире Андрея появились еще какие-то гости, тоже с длинными волосами. С ними были девушки, гитара и рюкзак с портвейном. Как они проникли внутрь, Бог его знает. Намечалась пьянка.
Мне не хотелось пить. Я зашла в отведенную нам с Ларисой комнату, легла на застеленную пледом низкую кровать и стала смотреть в потолок. Смотрела и думала: как мне со всем этим быть? Если бы он мне сказал: так, мол, и так. Я тебя люблю. Но Женя ничего такого не говорил. Если не считать той произнесенной не к месту фразы «давай поженимся», он вообще о нас не говорил.
Андрей заглянул в комнату:
– Сейчас Леня будет петь песни! – сказал он.
– Какие еще песни?
Мысли мои путались от температуры и выпитого натощак портвейна.