Вечер

Бойся призраков — не тех, не тех
блудных духов преисподней,
искупающих великий грех
в вечности Господней.

Берегись других теней, теней

из страны когда-то милой,
сердцу, не забывшему о ней,
тени скажут: было.

В час раскаянной тоски, тоски

суженой тебе судьбою,
двинутся туманные полки,
уведут с собою.

В омуты свои — назад, назад

путь душе они укажут,
мертвою водою окропят,
саванами свяжут.

Бойся памяти больной, больной

грусти о давно любимом,
о любви развеянной давно
на могилах — дымом.

Париж, 1926

Отчий дом («Я вернулся в отчий дом…»)

Я вернулся в отчий дом,
о минувшем не жалея, —
стынет под косым дождем
вырубленная аллея.

Жду, переступив порог:

не узнать сеней знакомых,
продырявлен потолок,
пахнет завалью в хоромах.

В комнату к себе, скорей!

Жалко скрипнули ступени,
притаилась у дверей
жуть постылых привидений.

Точно пугала, кресты

труб чугунных — в окна с крыши.
Никого! Из пустоты
писк голодной мыши.

Париж, 1938

Тень («Ты приходишь усталой тенью…»)

Ты приходишь усталой тенью,
посылает тебя могила,
отдана моему томленью,
Застываешь в дверях уныло.

Ты бледнее теперь намного,

и в глазах — синева тумана,
у пробора над бровью строгой
запеклась небольшая рана.

Ничего у меня не просишь,

за вину не грозишь расплатой,
только холод с собой приносишь,
как дыханье страны заклятой.

Только душу мою глубоко

проникаешь пустынным взором, —
безнадежностью веешь рока,
леденишь неземным укором.

Я поверить хочу в прощенье,

Отче Наш бормочу святое,
я не верю завету мщенья,
вспоминая тебя живою.

Но ты связана вышней силой,

не вольна преступить запрета:
возвращенная мне могилой,
уходишь, не дав ответа.

Париж, 1940

Лик («Что говоришь, таинственный, о чем…»)

Памяти Иннокентия Анненского

Что говоришь, таинственный, о чем
пророчишь ледяным молчаньем?
И светишься каким лучом,
каким обетованьем?

Куда от нас восхитился твой дух,

смежив тебе земные веки?
Иль, как свеча, сгорел, потух,
исчез совсем, вовеки?

И если нет, все ли забыл он днесь

о жизни — там, в селеньях рая?
Иль помня все, что было здесь,
лишь дремлет, вспоминая?

Внимает ли, прощенный, небесам,

дивясь цветам лугов надзвездных?
Или возмездья ужас — там,
в неосиянных безднах?

Прага, 1922

Кума («Как быть с тобой, убогая кликуша?..»)