Вечер на Хопре

Жозефина, уложив спать своих гостей, заснула сама крепким сном часу во втором утра. Засыпая, она даже, сверх обыкновения, ни разу не подумала о Казимире. По ее догадкам, она спала уже более часу, как вдруг ей послы шался тихий шелест, и на нее повеяло какою-то приятной весенней прохладою. Она проснулась. У самого ее изголовья стояла женщина в белом платье с остриженными волосами; на ней не было никаких украшений, кроме красного ожерелья на шее и черного пояса с стальной пряжкою. Несмотря на то что в комнате горела одна ночная лампада, Жозефина рассмотрела все это с первого взгляда. Лицо этой женщины было покрыто, или, лучше сказать, на него было наброшено короткое белое покрывало; она стояла неподвижно и держала руки, сложив крестом на груди. В первую минуту испуга Жозефина не могла выговорить ни сло ва, а потом, когда хотела позвать своих девушек и разбудить гостей белая женщина подняла покрывало и сказала тихим голосом: - Не пугайся, мой друг, это я! - Боже мой! - вскрикнула Жозефина.- Это ты, Кази мира?.. Возможно ли? Когда же ты приехала? - Она при поднялась, чтоб обнять свою невестку, но Казимира отсту пила шаг назад и прошептала едва слышным голосом: - Не прикасайся ко мне, Жозефина! Еще не пришло время, когда тебе можно будет обнять меня и чувствовать, что ты меня обнимаешь. Я пришла проститься с тобою. - Проститься? - Да! Разве ты забыла нашу клятву? Тут Жозефина вспомнила все, и как вы думаете: испугалась или, по крайней мере, пришла в отчаяние? Залилась слезами?.. Нет! Она не чувствовала ни страху, ни горести; и то и другое овладело ее душою после, но в эту минуту она была совершенно спокойна. - Итак, мой друг, ты умерла? - спросила она Казимиру. - Да, я умерла в Париже. Мне отрубили голову. - За что? - За мою привязанность к французской королеве. - Злодеи!.. - Не кляни, а благословляй их, Жозефина! Они отперли двери моей темницы. - Твоей темницы?.. Какой темницы? Привидение кротко улыбнулось и не отвечало ничего. - Скажи мне, мой друг, - продолжала Жозефина, страшно ли умирать? - Да, точно так же, как страшно слепому от рождения взглянуть в первый раз на светлое солнце и ясные небеса.

- Ах! Последняя минута должна быть ужасна! - Да, мой друг! Последняя минута ужасна; но зато первая!..

Неподвижные взоры привидения одушевились. - И что я прочла в них! - говорила Жозефина, рыдая.О! Как ничтожно это чувство, которое мы все, минутные гости земли, называем нашей радостью и блаженством! - Но мы должны расстаться, - сказало привидение. Прощай, Жозефина! До свиданья... там - в нашей родине!.. - Постой, мой друг! - вскричала Жозефина.- Скажи, уверена ли ты, что мы опять увидимся? - О, я не сомневаюсь в этом! Я вижу твою душу: она рвется из оков своих; она не любит своей неволи. Послу шай... Тут тень Казимиры наклонилась и прошептала несколько слов на ухо своему другу. - Потом,- продолжала Жозефина,- глаза мои сомкнулись, мне послышалось, что в вышине надо мною раздаются какието неизъяснимо приятные звуки, и я или заснула опять, или лишилась чувств - не знаю сама; но только все исчезло. - А что такое шепнула она вам на ухо? - спросил я с любопытством. - Не спрашивайте меня об этом, - прервала Жозефина, эти слова умрут - да!.. Они должны умереть вместе со мною. Как я ни убеждал ее открыть мне эту тайну, все было напрасно. Я заметил только одно, что всякий раз, когда говорил с ней об этом, она начинала плакать; но эти слезы не были слезами горести. Через три недели мы прочли в парижском журнале Друг народа , что вскоре после убийства графини Ламбаль казнена была одна иностранка, и как, по обыкновению французских писателей, ни исковеркано было имя этой не счастной, но, к сожалению, нам нетрудно было отгадать в нем фамильное прозвание князей Лю....ких.

-------------