Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина М.

Россия отмечала окончание войны со шведами. Отмечали Ништадтский мир пышно, буйно. Празднества в Петербурге, празднества в Москве. Пили, веселились. Петр придумывал потешные шествия. Разъезжали большой компанией по знатным домам, цугом пожаловали во двор к господарю Кантемиру. Пока княгиня Анастасия и князь Дмитрий распоряжались насчет стола, Петра развлекала княжна Мария. В прежние наезды он ее отметил, сам не зная почему. Чернявая, худенькая, она совершенно терялась в ослепительной красе своей молодой мачехи Анастасии, урожденной Трубецкой. Пышная, белокожая, голубоглазая, Анастасия играла глазами, задиком, всякая часть ее молодого тела показывала себя. Семнадцатилетняя Мария выглядела несмело — слишком тоненькая, хрупкая, на балах танцевала хорошо, но успехом не пользовалась. Разговор зашел о предстоящей свадьбе князь-папы с вдовою Зотовой. Свадьба была шутовская. Петр велел, чтобы все явились в маскарадных костюмах. Себе придумать еще не мог — то ли монахом, то ли римским воином. Мария подняла глаза, прикинула, как бы издали, порекомендовала матросское одеяние, только из черного бархата. «Это почему?» — удивился он, но тут же смекнул: и в самом деле — таинственно и властно. Самое необычное — это когда обычное чуть по-другому смотрится. Примерно так пояснила княжна и что-то добавила по-итальянски.

Он сразу узнал язык, который ему нравился больше других. Он любил чужие языки. Знал по-голландски, по-латыни, по-немецки, немного из французского, особенно что касалось корабельной оснастки и морского дела. Но итальянский… Однажды в Лондоне он слышал на улице итальянского певца. Петр попытался вспомнить, напеть, он был уже выпивши, а выпивши, заводил всех на песни. И тут вдруг эта пигалица подхватила, вернее, она вытащила из него на свет божий ту уличную итальянскую песенку. Маленький голосок ее был как раз для этих покоев с низким потолком, узкими оконцами. Пела бесстрашно, весело, а на клавесине играть отказалась, пообещала в следующий раз.

Хозяева пригласили к столу. Блюдо подавали за блюдом, в очередь — молдавские, румынские, турецкие. Петр пил за сыновей Кантемира, всех троих — бравых, хорошо грамотных, особо ему люб был младший, Антиох, лет тринадцать, глаза смышленые, все подмечающие.

Повеселились, отправились дальше, прихватив хозяина с хозяйкой. Дети вышли на крыльцо провожать подводы, запряженные дрессированными медведями, собаками. Петр приказал всем надеть дурацкие колпаки, носы красные прилепить, и тронулись по улицам со звоном колокольчиков. На прощание царь помахал всем рукой, ничем не выделив княжну.

На потешном маскараде справили свадьбу Бутурлина со старухой Зотовой. Кантемиры приехали, согласно приказу, со старшими сыновьями и княжной. Она была в зеленой маске, поверх платья накинут дырявый зеленый плащ, веточка в берете, и сама как зеленая веточка. «По твоему совету, княжна!» — представился Петр. Матросский костюм из черного лионского бархата молодил его, за ним шел светлейший князь Меншиков, в таком же костюме, с барабаном, отбивал дробь.

Свадебная процессия подхватила их, увлекла за собою, возглавляли ее наряженные чертями с алыми хвостами толстяки, первый из них — министр Шафиров.

Спустились на берег, там ждали шлюпки, украшенные хвоей, и плот для новобрачных из винных бочек.

Увеселения длились несколько дней. Петр пил, гулял, куролесил от души, отстаивал неутомимо на богослужениях, посвященных успешному окончанию Северной войны. Принимал военные парады. Народ поили бесплатно пивом и водкой. Петр пил на Троицкой площади вместе со всеми, не пьянел, только пуще шутил, плясал на столах посреди жареных гусей и пирогов. Столица гуляла, позабыв все военные горести двадцати ратных лет.

Разгул достиг своего предела. На балу, в здании Сената, специальный представитель царя в маске строго следил, чтобы пили, не пропуская, чтобы все были пьяны. Обнимались, танцевали, обмахивались снятыми париками. Под присмотром государыни поили и женщин. Посреди пира Петр вдруг спросил князя Кантемира, где его супруга и дочь, почему не видно. Князь сослался на то, что обе болеют. Назавтра же царь послал проверить — Ягужинского, своего денщика Татищева и личного врача Блументроста. Не поймешь, то ли помочь хотел больным, то ли вызнать причину отсутствия.

Княжна с Блументростом объяснялась по-латыни, чем пленила врача, и он подтвердил простуду и домашний режим, дабы не заразила гостей. Однако внимание царя было замечено.

На святках празднества продолжены были в Москве, опять с маскарадами, балами, гуляниями по городу. Царский двор в полном составе прибыл в бывшую столицу. Князь собрался ехать один, но велено было взять жену и дочь.