Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина М.

Петр Андреевич напомнил, что княжну Марию с детства любил, на руках носил, при нем выросла, ему ее интерес дорог, но ведь сердцу не прикажешь, сам видел, как она радуется государеву вниманию. И момент ныне особенный. Известно, что у царя сейчас не то отношение к царице, что было. После смерти Алексея Петровича все права наследника перешли к маленькому Петру Петровичу, сыну Екатерины. Но Господь прибрал его к себе. Умер сынок, надежда государя. Словно рок какой. А государыня все мертвых выкидывает. Толстой крестился, вздыхал тяжело, собирал сердечком тонкие, бледные губы, куда он гнул, князь не мог понять. Допытывался осторожно. Петр Андреевич еще осторожнее пояснял, что государя томит отсутствие наследника по мужской линии. Допустим, какая знатная девица понесла бы от царя и разрешилась мальчиком, то могло бы от этого произойти непредвиденное. И хотя рассуждал он без имен, отвлеченными проектами, однако сумел растревожить князя. Много разных «если бы да кабы» имелось в том проекте. Кабы не кабы, и мы были бы цари. Вся штука в том, что Петр Андреевич не настаивал, князь пробовал прижать — Толстой стал пятиться. Государыня свои интересы запросто не уступит, а государыню кто поддерживает, тоже люди не маленькие. Отступал, а потом опять в сомнение возвращался — шанс-то какой, упустить жаль. Государя если затянет, он ни перед чем не постоит, упечет в монастырь, как упек Евдокию, никто не пикнет, многие рады будут оставить Меншикова без заступницы… Так они ходили вокруг да около, воображение князя все больше распалялось, он старался вызнать у Толстого, что могло бы быть, какие препятствия возможны, какие ходы предпримет государыня. Говорили осторожно, вместо слова государыня употребляли латынь — mater. Петр Толстой не преминул процитировать Горация: «Matre pulchra filia pulchrior», что значило — дочь более прекрасная, чем прекрасная мать.

Петр Андреевич мог поспособствовать в смысле свиданий. На метресок своего царственного супруга Екатерина смотрит сквозь пальцы, ежели, конечно, они не посягают.

Никаких обещаний Толстой не давал, да князь Кантемир и не требовал, слишком деликатное было дело, обговорили кое-какие подступы, опять же осторожно, чтобы не походило на заговор, — не более чем сочувствие амурной страсти государя, без всяких дальних планов.

Под предлогом переводов с итальянского Толстой приезжал к княжне и как бы между прочим намекал на интерес государя к ней, к ее учености, а еще больше к ее девичьей прелести. Мария слушала жадно. По словам Толстого, выходило, что к Петру женщины стремились либо ради корысти, либо из тщеславия. Никто из них не мог оценить его личность, слишком малы умом были все эти метрески.

Петр Андреевич Толстой слыл хитрецом. И внешность у него была хитрющая: губы тонкие с изгибцем, со смешком летучим, по какому поводу смешок, — неизвестно, видно, себе на уме, верткие глаза на собеседника не смотрят, все по краям бегают. Внешность эта мешала ему, он прикрывал ее благочестивостью, улыбался скорбно, изображал то суровость, то смирение. Однако отделаться от дурной славы не удавалось. Ни усердные молитвы, ни хождение в церковь — ничто не могло заставить забыть, как коварно выманил он царевича Алексея из его убежища в Неаполе, лишил защиты австрийского императора, пообещав родительское прощение. Не послушай его царевич, кто знает, может, жив был бы по сей день. Упорно толковали, что в угоду Екатерине он и в суде вел дело к погибели Алексея. В народе говорили, что Толстой ночью в каземате Петропавловской крепости задушил ослабевшего от пыток царевича подушкой. Умирая, царевич проклял его и весь его род. Но и допреж царевича о Толстом ходили дурные слухи. Будучи послом в Турции, якобы отравил подьячего. Тот собирался донести о присвоении денег, отпущенных для подкупа турецких чиновников, и вдруг преставился. Кантемиру об этом было известно. Знал, что Толстой интриган, продувная бестия, начальничает страшной Тайной канцелярией, говорят, что пытчик, одно слово — каналья. Но ведь клятвенно заверял, что государя настроит соответственно и Марию поддержит, кроме того, у него самого прямой интерес помочь государю в столь щекотливом и в то же время обещающем деле. Ежели, конечно, Мария понесет…

Безумная мечта овладела помыслами князя. Он видел дочь государыней. Видел императрицей, матерью наследника. Брак будет достойным и для российского монарха, не то что с этой солдатской подстилкой. С Марией не стыдно будет показаться при любом европейском дворе.

Все ее достоинства Толстой красочно расписывал государю, по крайней мере так он заверял Кантемира. И очевидно, это было правдой, потому что Петр все охотнее навещал Марию. Судя по всему, отношения их становились короткие. Князь не позволял себе подглядывать, но в соседнем покое кое-что слышал. Видел, как Мария расцвела, как она сияла, выбегая навстречу государю. Петр наезжал внезапно, без предупреждения, без свиты, всего с двумя денщиками, они оставались в сенях. Царь, не таясь, шагал прямо на половину Марии.