В синем небе висят огромные облачные кучи, слышится плавный шум моторов, которые молотят по воде, унося нас всё дальше. Лицо греет мягкое солнце, и тёплый Светкин взгляд, а из рубки раздаётся плавный голос Магомаева:
«Ночь пройдёт наступит у-утро я-ясное,
Знаю сча-астье нас с тобо-ой ждё-ёт,
Дождь пройдё-ёт пройдёт пора-а нена-астная,
Со-олнце взойдёт! Со-олнце взойдё-ёт!»
Мне кажется, что я могу бесконечно лежать на этих тёплых коленях, смотреть в небо и слушать наполняющую пространство музыку.
Только через час, а может и больше, Светка уговаривает меня спуститься вниз.
– Ты мне все коленки отлежал, да и есть уже охота! – хнычет она, как маленькая девочка.
***
На нижней палубе толпится народ, здесь вовсю идут соревнования рыболовов. Три команды, Поночки, Уксуса и Геракла с подругами вытянулись вдоль борта. Три длинных удилища торчат параллельно воде. Рыбачат только девчонки, парни, перекрикивая друг друга, дают наставления и инструктируют своих подопечных.
– Вика, ну зачем ты так сильно леску разматываешь, смотри, они сейчас перехлестнутся, смотай немного. – Хрипит Геракл, одной рукой обнимая плечо новой подружки, второй крепко сжимая горлышко старой.
– Ты уже вторую подряд упустила…– нервничает на свою подопечную Поночка. – Говорят же тебе, не подсекай сразу, подожди, пока основательно возьмёт…
– Хорош гнать, упустила она! – орёт Уксус. – Я же вижу, что у вас ни одной поклёвки не было. Вот Катька реального сома упустила. Все видели, он даже крючок оборвал.
– Ага…Со-ом! Корягу какую то зацепили! Со-ом…– зло смеётся Поночка.
Буратина, который является главным судьёй соревнований, сидит на ступеньках трапа и смеётся.
– Пацаны, вы зря ругаетесь. Если бы здесь были соревнования между балаболами, которые рассказывают о рыбе, которую упустили, то, безусловно, победил бы Уксус. А пока результаты нулевые…
– На что ловят? – спрашиваю я Буратину. – На хлебный мякиш, или смотались на берег, червей накопали?
– Лох ты, Санька! Ловят хищника на блесну. – Заносчиво хмыкает Буратина.
– А-а ну если только хищника. Я же не знал, что хищника, думал так…– Мычу я, с видом знатока. – Кстати, а хищники это кто?
– Акулы, бля! – бурчит, не оборачиваясь, Поночка.
– Хищники, Славик, это щуки, сомы, окуни…– объясняет Буратина. – Если посчастливится, сегодня с кем-нибудь из них познакомишься. Хотя-я…у меня всё меньше на это надежды.
– Сейчас, девчонки включат своё обаяние и что-нибудь да вытянут. – Кричит Уксус. – Правда Катёнок? – он звонко хлопает по рельефной попке своей подопечной, которая настолько увлечена ловлей, что даже не реагирует на этот грубый жест.
– Давайте – давайте! Я уже морковку пошинковал, лук обжарил и воду на огонь поставил, – смеётся Буратина.
Я ещё раз обвожу глазами суетящихся возле борта горе-рыбаков и поворачиваюсь к Светке.
– Ну что, уху будем ждать?
– Нет уж, я не хочу подохнуть от голода! – улыбается она.
Мы идём в кают компанию, где находим разгромленный заставленный бутылками и закусью стол; выбираем более менее приглядные тарелки с колбасной нарезкой и сыром расставляем вокруг себя. На бутылки с вискарём противно смотреть и я расплёскиваю по бокалам початую бутылку шампанского.
– За что будем пить? – Спрашивает Светка, поднимая свой бокал.
– За тебя, за меня, за Буратину, который подарил нам это удивительное приключение, за пацанов, за то, что мы наконец-то встретились.
Я врезаюсь в Светкин бокал своим, и с удовольствием проглатываю терпкую кислятину. Шампанское мгновенно бьёт по мозгам, контузит, включает на полную катушку яркость и контрастность восприятия. Я смотрю удивительное, самое лучшее кино и передо мной самая красивая в мире актриса. Язык расплетается и меня несёт.
– Знаешь, Света, вы все – и ты, и Буратина и пацаны – вы все являетесь частью моей жизни. Не просто частичкой – вы одна из важнейших частей. Не с-смейся! – Перед моим носом выплывает, становится вертикально мой же указательный палец. – Это не важно, что из сорока лет жизни я знал вас вс-сего шесть, или семь лет…Эти годы были самым-ми яркими! Я, конечно не знаю, как для тебя, но для меня это т-так. Эти последние двадцать лет, пролетели как один день. Их словно и не было. Я смотрю на тебя, и мне кажется, что мы ещё там, в «Чарке» или в нашей беседке, а всё что было: что прошло двадцать лет, что нам уже по сорок – мне просто снится. Знаешь, чего я сейчас боюсь больше всего? – Я наклоняюсь ближе к её лицу.
– Я боюсь проснуться и оказаться в той жизни. Я боюсь, что сейчас услышу звон будильника…не-ет не заводного, эта противная мелодия на Айфоне. Я открою глаза и увижу натяжной потолок и встроенные в него круглые светодиодные лампочки, услышу слабое жужжание кондиционера и булькающий звук работающей на кухне кофеварки. Это моя фобия в последние двое суток. Я боюсь заснуть, и проснуться уже не здесь. Сегодня, когда я открыл глаза и увидел твоё лицо, я был самым счастливым человеком на свете…
– Рано, или поздно, нам всем придётся просыпаться! – говорит Светка на выдохе.