Перед тем, как вылезти из грузовика, тетя Мириам раздала молодым людям марлевые повязки, и одни взялись вытаскивать канистры, а другие пошли обследовать жилища.
Паша первым делом бросился к дому, в котором его приютили на время практики, боясь, что хозяевам уже не помочь. Но к его облегчению, изнутри доносились шорохи и голоса.
Хиллар открыл на стук и тут же обнял Пашу, от души хлопая по спине:
— Пол, ты вернулся, придурок ненормальный! Я знал, что ты нас не бросишь...
— Как вы себя чувствуете? — спросил Паша. Тут подошел и отец семейства с одним из малышей на руках, а Амади, осунувшаяся и побледневшая, сидела в уголке дома, на покрывале, но тоже улыбалась Паше. Рядом с ней возились младшие сестра и брат.
Мехар, хозяин, сдержанно поблагодарил парня — было видно, что последние сутки его основательно измотали, — и Паша стал объяснять их план. Вскоре пришла Тэя и принесла влажные компрессы и какие-то флакончики, которые передала ей тетя Мириам. От этих снадобий детям сразу стало лучше.
— А где ваша мать, Хил? — встревоженно спросил Паша.
— Там, — как-то неопределенно ответил парень, указав подбородком в сторону одной из ширм.
— А в чем дело? Она в сознании?
Хиллар собирался что-то ответить, но тут Чабела быстро вышла из-за перегородки и забрала у Амади одного из детей. Она встала перед Пашей и он с изумлением увидел, что ее выпуклые черные глаза блеснули гневом, губы подрагивали, а лицо походило на экспрессивную ритуальную маску. Всклокоченные черные волосы, выбившиеся из-под платка, дополняли этот образ. Женщина заговорила на амхарском, но Паша ее понимал, за исключением отдельных слов.
— Это ты во всем виноват! — произнесла она вполголоса. — Ты принес в наш дом невзгоды, когда начал учить наших детей, прививать им чужие порядки! Из-за тебя у нас в семье начались распри, мы много лет жили в мире и согласии, а ты за один месяц настроил против меня мужа и детей. Я всего лишь хотела вырастить свою дочь добродетельной девушкой, но тебе же этого не понять! Ваши женщины сызмальства не дорожат собой, растрачивают и тело, и душу, а ваши мужчины настолько слабы, что мирятся с этим и берут порченых в жены и матери своих детей! И теперь боги на нас разгневались, за отступничество, за то, что наши дети идут на поводу у соблазнов, и послали это бедствие...
— Ах это боги послали на вас лесной пожар? А не дикари, которые много лет плюют на общественную безопасность, а вы настолько тупы и ленивы, что не хотите ничего с этим сделать? — жестко сказал Паша, чувствуя, как предательски дрожат руки. — Но к вашим детям это не относится: вот они вырастут умными и толковыми людьми, за ними, хвала небесам, будущее в Африке, а не за вами и тем бредом, который вы пытаетесь им толкать!
— Да как ты смеешь? — крикнула Чабела. — Ты пользуешься тем, что дети еще не знают жизни, и соблазняешь их вашими благами, а ценятся у вас только деньги и разврат! Конечно, они тебе поверят, потому что еще глупые, и им легче верить, что счастье дается легко и приятно, а не путем труда и испытаний!
— И где же ваш труд, если вы до сих пор живете в трущобах, моетесь из бочки и умираете от инфекций, которые в моей стране давно прививаются и лечатся? А ваши испытания... Это вам как раз легко и приятно терпеть проблемы, а не решать их, даже если они грозят вашим детям болезнью и гибелью.
Паша осторожно взглянул в сторону детей Чабелы, боясь встретить осуждение. Но Амади смотрела в пол и по ее лицу ползли слезы, а Хиллар безмолвно коснулся его локтя.
— Оставь парня в покое, Чабела, он дело говорит, — вмешался Мехар. — Надо уже дать детям пожить нормально! Мы сейчас только время теряем, а надо собираться и уезжать, пока этот чертов пожар не разгорелся.
— Я никуда не поеду из своего дома, — заявила жена. — Почему мы должны верить россказням этого белого мальчишки? Что он знает о нашей земле? Он поди ни одного пожара и в глаза-то не видел, а берется указывать взрослым людям, которые еще приняли его со всей душой!
— Еще как поедешь! — повысил голос Мехар. — Сама-то ты что знаешь? Дальше своего города почти нигде и не была, а берешься рассуждать! Он хороший парень, дети его любят, и он пытается помочь. А больше никому до нас нет дела. Так что собирай детей в дорогу, я сказал!
Чабела в гневе прокричала что-то совсем неразборчивое для Паши, и тут муж с силой сжал ее запястье. Она стихла и с поникшей головой ушла за ширму. Тем временем Амади поднялась с пола и стала собирать детские вещи.
Паша не сразу опомнился: он всегда был очень спокойным и миролюбивым юношей и такой взрыв гнева и боли оглушил его самого, будто выжег изнутри. Ему вдруг показалось, что все это уже было с ним в иной жизни: такие же угрюмые лица, такое же бессмысленное и злое упрямство, такие же ядовитые запахи, витающие в темнеющем небе. Между тем они становились все ближе и сильнее, и хозяева стали поторапливаться.