Вечно чёрные растения

– Какой ужас!– она смотрела на него и не знала, что говорить,– как же можно убить свою маму?

– Я не знал ее моей матерью, это была иногда приходящая, строгая женщина.

– Почему? Какой кошмар, и от вас я слушала еще какие– то упреки в мой адрес, да я по сравнению с вами просто ангел и теперь вообще не понимаю, что я тут рядом с вами делаю.

– Думаю, что тоже не просто так.

– Что????– она посмотрела на него с пренебрежением и, оскорбившись, продолжила,– вот только не надо из меня тоже делать убийцу, ладно!

– А я никого из вас и не делаю, просто вы еще не вспомнили, отчего умерли, и все детали своей жизни.

– Ну я, конечно, многого пока не знаю о себе, но не думаю, что была способна на что-то столь ужасное. Всегда поражалась подобным историям и считала, что люди, которые совершают такие страшные поступки, это полнейшие уроды, а вы-то вроде нормальный, по крайней мере, кажитесь таким. А кстати, если вы убили свою мать, когда вам было восемь лет, а сейчас вам примерно двадцать два, двадцать три, становится интересно, от чего вы сами умерли. Помните?

– Да,– ответил он спокойно.

– И от чего же?

– Не хочу говорить.

– Понятно. Не говорите. Потом все равно расскажите. Как же вы, ребенком, в таком возрасте могли быть способны убить. Неужели из-за того, что она совсем вами не занималась, была строга, неужели из-за этого можно убить мать,– в ее голове это не укладывалось, тем более, что она тоже была матерью. Какой-то ужас охватил ее сознание, услышанное шокировало, но еще страшней сейчас была неизвестность, что сделала она, почему сидит сейчас рядом с убийцей.– Ну хотя бы сейчас вы жалеете о том, что сделали это?

– Нет,– ответил он холодно и обрывисто.

– Какой же Вы жестокий. А вот я все изменила бы.– она смотрела вперед, в серую, размытую даль этого пространства,– я в сущности никогда не была счастлива. Ну, чтобы по—настоящему. Вроде все было, муж, деньги, а счастья не было. Я все время искала гармонию с самой собой и так и не смогла ее найти. Когда появился он, я преобразилась, как будто вырвалась из клетки. Я влюбилась в него сразу же, хотя вида долго и не подавала. Все время задавала себе вопрос, что я в нем нашла, бывало, посмотрю на него и думаю: уши огромные, нос огромный, весь волосатый, как обезьяна, а как представлю, что его не будет рядом, так становится пусто и страшно. Я стала ждать, что наступит момент, когда я смогу смело с ним расстаться, ведь все уже знали, что я изменяю мужу, даже муж. Но остановиться, одуматься, взять себя в руки я уже не могла. Понимаете, с ним, я дышала, а с мужем– задыхалась. Мы провстречались с этим парнем пять лет, за это время я сделала из него человека. Ну, это образно говоря конечно, ведь он был кавказской породы, приехал в большой город лет в двадцать пять, особо нигде не работал, так, перебивался случайными заработками, которые подкидывал ему его дядя, а через два года мы познакомились с ним на заправке. Я заправляла машину, он вышел из магазина рядом и подошел ко мне, завязался разговор, потом я села в машину и поехала, а он за мной. Проехав несколько сот метров, мы встали рядом на светофоре, я быстро написала на листке бумаги свой номер телефона, открыла окно и бросила листок ему в машину. Так все и завертелось,– сказала она с грустью и, уставившись в одну точку, замолчала.

– А как же ваш ребенок?

– Ну а что ребенок? Ребенок был очень привязан к отцу. Я не воспринимала его как своего сына, он был для меня как брат, хотя я его сама и родила. Это может показаться странным, но когда он ходил за мной весь день и называл меня мамой, я очень бесилась от этого, уходила в свою комнату или находила тысячу причин, чтобы уехать из дома куда-нибудь, только бы не слышать больше его «мама». Сама не знаю, почему, но материнских чувств я к нему не испытывала никогда, а вот с отцом они были близки. Наверное, я была какой-то дефективной, кто знает, почему так. Все, хватит, не хочу я это вспоминать. Расскажите лучше еще о себе, когда вы рассказываете, я хоть немного отвлекаюсь от своих мыслей.

– Ну хорошо, сидя здесь, я понял одно, что не страшно думать об одиночестве, страшно быть одиноким. После того как я убил свою мать, отец не изменил отношения ко мне, по крайней мере, ничего такого я не замечал. Он стал больше времени со мной проводить, был внимательней, чем раньше. Женщина, которая за мной присматривала в тот момент, когда я совершил этот ужас, сразу ушла и долгое время мы с отцом жили вдвоем.

– Ну почему же вы убили ее?

– Она не была женщиной. Однажды ночью я услышал, как кто-то ходит по дому, шаги на лестнице, которая вела в спальню родителей, были стремительными, и мне стало интересно, что же происходит. Встав с постели, я тихонько открыл дверь и увидел мать, она была в ярко—красном длинном шелковом домашнем халате и босиком. Как привидение проскользнув в гостиную, ее силуэт исчез в темноте коридора, и тут же раздался тихий щелчок. Это открылась дверь, ведущая во двор. Я проследовал за ней. Во дворе было темно и тихо, единственное, что я слышал, это звук работающего автомобиля, стоящего за нашим забором. Кованый высокий забор, за которым мы жили, был непрозрачным, благодаря матовым пластиковым панелям, вмонтированным в железные части и скрывающим наш дом от посторонних глаз. Я заглянул в щелочку между панелями и увидел, как мама сидит в машине с каким-то мужчиной. Не отрывая глаз, я наблюдал за их беседой, но уже через минуту разговоры прекратились, и мамино тело скрылось под телом навалившегося на нее мужчины. Я тут же побежал к калитке, открыл ее, с трудом опустив тяжелую кованную ручку вниз, и оказался на улице. Мне казалось, что он душит маму, я хотел крикнуть что-нибудь, но застыл у раскачивающейся машины, в которой мама была уже совершенно голая. Сколько я простоял там, мне точно не вспомнить, думаю, что не меньше минуты, только потом я помчался со всех ног домой и закрылся в своей комнате. После этого подобное повторялось практически каждую ночь. Я знал, что там происходило, так как однажды проснулся ночью, будучи еще совсем маленьким ребенком в комнате родителей, и наблюдал похожую картину. Злость и отвращение к своей матери еще больше усугубилось, когда она стала приводить ночами этого мужчину к нам в дом, в свою спальню, как только отец уезжал в командировку. У меня всегда были проблемы со сном. Я очень долго засыпал, иногда часами смотря по сторонам, лежа в темной комнате и прислушиваясь к каждому шороху. Лет с шести няня стала спать отдельно от меня, так как мама решила, что мне пора привыкать к самостоятельности, что изначально вызвало мой протест и истерики, но потом ничего не оставалось, как покориться и дрожать каждую ночь под одеялом. Она была очень далека от каких—либо понятий о воспитании детей, но это не мешало ей иногда выдвигать свои собственные теории о том, что для меня правильно, а что нет, а мне приходилось страдать от этого. Так вот после того, как я увидел мать с чужим мужчиной, тогда, в машине, каждую ночь, лежа в кровати, я ждал, когда она снова выбежит из дома и кинется в его объятья, а я опять последую за ней.

Последний раз, когда я видел мать с этим мужчиной, был примерно за две недели до того, как я ее убил. Отца снова не было дома. Примерно в восемь вечера я лег спать, выпив шипучку от температуры и пару таблеток антибиотиков. Вирус гриппа, мучивший меня много дней, никак не хотел отпускать, вытягивая последние силы, особенно ночами, ознобом и сильной болью в горле. Очередной няне было велено поить меня горячим чаем с малиновым вареньем, давать таблетки и растирать в случае чего уксусной водой, если поднимется температура. Она следовала всем предписаниям. Мама давала ей указания по телефону, так как сама в это время находилась в Париже и вернулась только в тот день, вечером которого я и увидел в последний раз ее с неизвестным мне мужчиной.

Меня разбудил мамин голос. В комнате было темно, и, чтобы узнать, который час, мне пришлось встать с постели, сделать несколько шагов до своего письменного стола и, взяв часы, подойти к окну. Было начало первого ночи. Поставив часы на стол, я лег обратно в постель, подняв с пола свою любимую мягкую собаку и прижав ее к себе. Эту игрушку мне когда-то подарила няня Лора, о которой я Вам уже рассказывал, с тех пор я спал только с этой большой рыжей собакой. Однажды мама забрала у меня ее и выкинула в окно, только лишь потому, что я, не убрав игрушки в своей комнате, пошел играть во двор, а она вошла и чуть не упала, наступив на маленькую машинку. Я просил ее отдать мне мою собаку, кричал и плакал, а она открыла окно, выкинула ее и сказала, что с игрушками спят только девчонки и что я девочка, а не мальчик, и она теперь будет одевать на меня платья, если я не успокоюсь, но от этих слов я начал плакать еще сильней, она же ударила меня рукой по лицу и ушла. С тех пор, выходя из комнаты, я всегда прятал свою собаку под кроватью, чтобы она не смогла у меня ее забрать.

– Неужели так бывает? За что же она Вас так не любила?

– Насколько я помню, она никого не любила, кроме себя. Странная женщина, я так и не смог ее понять, хотя думаю о ней уже столько времени. Мои воспоминания не дают мне ответа на этот вопрос.

– Да. Я начинаю понимать, почему Вы убили ее.

– Вот видите, Вы уже начинаете меня понимать.

– Вы недорассказали, что было дальше в тот вечер,– ей отчего-то очень хотелось знать продолжение, поэтому она смотрела на него, требуя своим взглядом новых событий.

– Да. Дальше, как я уже говорил, я лег в кровать и стал вслушиваться в тишину, стараясь разобрать какие-то слова. Мне показалось, что мама разговаривает с папой, хотя с утра он сказал мне, что уезжает на день по работе и вернется совсем скоро, но, может, поездка отменилась, и он приехал домой. Полежав немного, я решил пробраться тихонько к гостиной, из которой слышались голоса, и посмотреть, что они там делают. Приоткрыв дверь своей спальни, я увидел тусклый свет. Медленно ступая ногами, на которых были надеты вязаные шерстяные носки, я старался незаметно подойти к гостиной. Обычно абсолютную тишину в доме в такой час сегодня разбивал веселый голос мамы, который я даже не сразу узнал. Она что-то увлечено рассказывала, прерываясь на смех. Подойдя вплотную к гостиной слова стали более разборчивы, так как двери между комнатой и коридором не было, мне хватило достаточно немного наклонить голову, чтобы увидеть происходящее. Тусклое освещение исходило от горящего камина и включенного торшера в углу комнаты. Мама, одетая в длинное, струящееся, сапфирово– синее платье стояла у окна, занавешенного тяжелыми бархатными портьерами шоколадного цвета. Ее волосы, как всегда были собраны на затылке в маленький пучок, зафиксированный длинной деревянной спицей в китайском стиле. Шею обвивала нитка крупного жемчуга, а безымянный палец правой руки был увенчан золотым перстнем с большим иссиня– черным сапфиром, размером с фасолину. Ярко подведенные черными тенями глаза смотрели на мужчину, сидящего в кресле у камина. Смуглокожий, черноволосый молодой человек высокого роста наполнил опустошенный бокал красным вином и предложил выпить. Мама, сразу же согласившись, отошла от окна и села в соседнее кресло. Дрова в камине горели ярко, бесконечно потрескивая и свистя, согревая тела, сидевшие рядом и бутылку красного вина, которая уже практически заканчивалась. Молодой человек наводил на меня ужас, выражение его лица было мягко говоря недружелюбным, глаза звериные, неразумные, следили за маминым передвижением, выжидая момент, чтобы наброситься. Его поведение хозяина казалось мне странным, ведь для меня единственным хозяином в этом доме был мой отец. Я очень боялся быть замеченным, поэтому прятался у стены в коридоре и лишь изредка выглядывал, утоляя свое любопытство. О чем они говорили, мне так и не удалось вспомнить, только голоса, звуки, тональности, гримасы, текст, видимо, от моего перевозбуждения не запомнился, хотя он был в данной ситуации не так уж и важен. После очередного бокала вина мама включила музыку, ее платье в пол морской волной развевалось, переливаясь и сверкая, оно было похоже на живую материю, которая не разговаривала, а кричала всему окружавшему ее пространству, забирая все внимание себе. Молодой человек поднялся, схватив маму за руку толкнул ее, и через секунду она уже лежала на белом кожаном диване. Его звериные глаза блеснули, прищур означал победу над ней и то, что сейчас она полностью в его власти. Одним движением он скинул широкие бретели ее платья и за подол стянул его, обнажив полностью тело матери. Красивое, сапфирового цвета платье потеряло свой блеск и игривую живость, оказавшись просто куском темно—синей материи, валявшейся на полу. Я ушел в свою комнату, так как боялся смотреть, что будет дальше, мне было стыдно и душно от ненависти к этой женщине.

Проваливаясь в его рассказ, ей многое казалось знакомым. Обстановка, музыка, атмосфера того вечера, некоторые фразы. Как будто она там была, или слышала уже об этом. Пытаясь предугадать дальнейшие события, она не решалась спросить у него интересующие ее детали, которые всплывали вдруг в сознании образами, картинками, запахами. Единственное, чего она не видела, были лица людей. Откуда она могла это знать. Наконец вопросов стало больше чем ответов и, не выдержав, она перебила его: