Вечное небо казахов

В авраамических религиях из огня были созданы ангелы – божественные посланники. Огненная стена и ангелы с пылающими мечами преграждают путь в рай падшему человечеству. Из горящего куста Бог говорит с Моисеем. В христианстве Святой Дух предстает в виде языков пламени, Христос также часто сравнивается с огнем. В одном гимне Ефрем Сирин говорит о Христе: «Ты, что весь огонь, умилосердись надо мною» [15]. Культ огня и обряд очищения огнем у казахов упоминался еще Ч. Валихановым. А. Толеубаев описывает, как во время обряда очищения огнем перед началом весенней кочевки люди проходили между двумя кострами, проводя весь скот и имущество аула, кроме лошадей. Лошадь почитается как существо, созданное из огня, к которому темные силы не могут подступиться. Лошадь у казахов является также символом верхнего мира. Исследуя шаманскую мифологию, М. Элиаде описывает коня как психопомпное животное, на котором душа шамана отправляется в путешествие в небесный мир (но не в нижний). В казахских легендах упоминается пiра – крылатый конь, приносящий вдохновение. Среди туркмен бытуют легенды о том, что человек смог приручить лошадь, обманом отрезав ее крылья.

Огненная, духовная символика лошади несет память о Золотом веке. Баран у казахов, как и у индоариев, символизирует огонь срединного мира, а лошадь – огонь божественный, небесный, огонь духовный.

Шаманское могущество представляется как власть над огнем: шаман безболезненно ходит босыми ногами по раскаленным углям, лижет докрасна раскаленный топор, прикладывает его к телу и т. п. По мнению М. Элиаде, шаманские манипуляции с огнем тесно связаны с мифологическими представлениями о Золотом веке, ангелическом огненном статусе. Сверхчеловеческие способности шамана призваны показать, что он преодолел ограниченность человеческого телесного существования, разделяет состояние духов. В этом же смысле следует понимать и тенгрианский обряд очищения огнем, когда человек, совершивший тяжкое преступление или подозреваемый в нем, должен был проскакать через огромный костер. Если человек выживал, считалось, что Тенгри простил его. Ему давалось новое имя, он получал право заново начать свою жизнь. М. Элиаде пишет: «Сравнивая очищающий огонь, окружающий рай в христианских учениях, с шаманской властью над огнем, мы увидим, что по меньшей мере одно общее у них есть. Как в первом, так и во втором случае безнаказанное прохождение сквозь огонь является признаком того, что человек вышел за рамки человеческого состояния» [16].

Вода

Представление о воде как изначальной стихии, из которой происходит жизнь, присуще в том числе и тюркоязычным народам. Достаточно вспомнить космогонические мифы сибирских тюрков об утке, летающей над первобытным водным хаосом. Кстати, ветхозаветный «Дух Божий», летающий над водой во время творения, представляется в древних текстах тоже как птица. Казахское название реки Урал – Жайы несет память о мифологическом изначальном океане тюркской мифологии – Дайык.

«Су аяы ер орыт», – говорят казахи. Вода – ипостась Коркута, все воды исходят от него и возвращаются к нему. Вода омывает все, что есть на свете, и, возвращаясь к Коркуту, приносит ему знания о том, что встретилось ей на пути. Поэтому невозможно ничего скрыть от Коркута (Т. Асемкулов). Это положение тенгрианства подтверждается современными научными исследованиями: вода обладает уникальной способностью считывать и сохранять информацию, нейтрализуя ее лишь в виде пара в верхних слоях атмосферы.

Имеющееся во многих традициях представление о верхних и нижних водах отражено в выявленных М. Семби казахских представлениях об «асу» – небесной, берущей начало с горных ледников воде, и «арасу» – бьющей из глубин земли родниковой воде. Недаром и русские староверы райскую землю Беловодье искали в горах Алтая.

Материнское молоко

Ипостась Коркута – материнское молоко – разлито во всем космосе. И если где-то на земле происходит что-то плохое, это молоко вздрагивает и прокисает во всем космосе (Т. Асемкулов). В такой странной, присущей именно скотоводам-кочевникам форме выражен нравственный императив тенгрианства, идея, по смыслу схожая с мыслью Достоевского о слезинке ребенка.