Вечное возвращение

Стас был вынужден пригнуться к столу и (в упор) разглядеть его: совсем мельком; но – стол показался ему омерзительным. Более того – стол показался ему неприемлемым (несовместимым с какой-то иной жизнью): несколько капель водки, которые он расплескал, клякса яичницы на скатерти, крошки хлеба.

Словно бы весь этот плотский мир (как застрявший глоток) провалился в желудок; весь мир царапал ему горло, словно ржавый каштан; но – Стас уже уцепился губами за воздух.

Неизвестная рука ещё раз (не менее вовремя) ударила его. Стас снова и снова начинал дышать (прерывался, опять начинал); уже через миг (похвальная реакция) он стал оглядываться на своего негаданного спасителя и благодарить его.

Ещё и не отдышавшись, он увидел спасителя.

Прямо перед ним (точнее, прямо позади него) стоял мужчина на вид лет тридцати, очень спокойный и высокий. Каких-либо выражений на его лице не угадывалось (оно как бы и не тосковало о форме).

Вместе с тем черты его лица (совсем как у известного горлана-главаря Маяковского) были правильны и грубы, хотя и не до окаменелости. Сам он был, наверное, даже красив той красотой, что иным бывает дарована; но – им самим оказывается бесполезна: сила, переполнявшая этого человека, к его красоте не относилась никак

Его душа оказывалась питаема совсем иною пищей.

В остальных движениях (и в неготовности что-либо отдать даром) он был скуп. Псевдо-спаситель заглянул Стасу в глаза и улыбнулся, блеснув золотым зубом: словно бы волшебная щука плеснула хвостом.

Сразу стало нестерпимо душно (и ещё один раз ударило сердце).

– Ну как? – безразлично осведомился незваный помощник.

Стас сделал над собой серьезное усилие и сумел не отвести глаз, а потом даже произнести сумел, мелко кивнув и почти при этом (не) надломив одеревеневшую шею:

– Спасибо. Уже все нормально.

– Да? – удивился незваный помощник.

– Да.

Мужчина улыбнулся одними губами и (о Стасе уже забывая) сказал ему:

– Вот и ладно. Ты больше не пей здесь, хорошо? – и тотчас отвернулся и, не дожидаясь ответа, ушел к своему столику и сидевшей за столиком компании – оставив Стаса, (как лежачий камень, под который не подтекут перемены).

Немногие имеют возможность быть независимыми: это преимущество сильных! Бывает ли, чтобы ты оказывался независим от любых принуждений (воспитание, вера, гордыня)?

Если ты не из Перворожденных (явившихся до принуждений), попросту – нет.

Если ты независим лишь сугубым движением незрелой души – ты до дерзости смел и даже безумен; но – ты (всего лишь) от рассудка свободен; есть ли во всем этом благо тебе? Слово «благо» означает простую вещь: кто поможет тебе, когда ты (одновременно) и беспомощен, и независим? А никто не поможет.

Лишь не принадлежащее тебе Первородство (то самое «никто и ничто») может помочь; но – зачем ему? Посмотрим.

Потому – увидим, как это всё выглядит и происходит в мире преданий и мифов. А вот как: ты маленьким Люцифером нисходишь в Лабиринт своей падшей природы, не предвидя опасностей и не умея называть их по имени (вот ещё одна из причин снисхождения Яны к поэтам, подвижникам именования); итак, ты (плутая в иллюзиях) с пути неизбежно сбиваешься; почему?

А потому, что иначе – никак (если ты не никто)! Ведь вокруг тебя столько псевдо-ариадн (дочерей Евы) – и ведь в одном они ничем не отличимы от Лилит: они все жаждут, чтобы из Лабиринта ты выбрался к одной из них; зачем? А (в лучшем случае) чтобы продолжался род человеческий (чтобы люди и дальше рождались из бессмертия в смерть).

Худшие случаи рассмотрению не подлежат: бездна – бездонней любых лабиринтов; а ведь (совсем уже) показалось тебе, что ты не нуждаешься ни в каких ариаднах (из дочерей Евы); но – без псевдо-Ариадны ты остаешься один на один со Зверем (Минотавром) собственных персонификаций; очевидно – ты (неизбежно) погибаешь.

Хотя – с псевдо-Ариадной погибаешь ещё быстрей (разве что не столь заметней); причём – погибель твоя происходит так далеко от понимания людей, что они её (как свою) не чувствуют.

А если ещё и внешне ты продолжаешь телодвижения: для людей ты не погиб; но – ты уже не можешь вернуться назад! Тебе не вернуться даже к состраданью людей; ты (всего лишь) сможешь стать их преданием.

Так из тебя получилась ещё одна прекрасная неудача. Невозможно тебе (быть) без Ариадны (из дочерей Евы) – а это ещё один путь к смерти (утешением тебе – бусидо); но – достойную смерть следует заслужить (даром она не даётся).

Какое-то время Стас оставался неподвижен. Что-то его тревожило, что-то было просыпано по краям его души, заключенной в падшую форму (весьма ладного) тела.

Две торопливо выпитые рюмки уже просыпа’лись в нем и напоминали о несостоявшейся третьей. Дрожь его нервов стала куда-то мягко уходить. Душа его стала неметь.

Помедлив, он (без охоты) допил третью рюмку; тогда и грянул гром.

Этого грома, разумеется, никто не услышал (хотя и ударило бесполезным набатом его сердце); более того: невидимо его окружившая судьба-смерть все еще не явилась Стасу воочию; но – марево кабака вдруг как бы приблизилось.