Арий Петрович отвечал ледяной улыбкой. Ах, как ему нездоровилось! В носу щиплет, по спине пробегает то озноб, то жар. Точно в тумане мелькнуло перед ним красивой лицо Жени. Арий Петрович вгляделся и сразу ожил. Женя кивала ему, улыбаясь и ободряя взглядом. Так вот в чем дело! Она шалит, она играет с Коридолиным, да и может ли нравиться подобный хам? А вот что скажут и Коридолин и все девицы, когда, выслушав роман, Женя упадет в объятия Ария Петровича и воскликнет: твой гений достоин моей красоты, я твоя навек!
Арий Петрович чувствовал, что улыбается слишком широко, сознавал непристойность своей улыбки, но удержаться не мог. Впрочем, и Наполеон, возвратившись с Эльбы, наверное, улыбался во весь рот.
Снова бодрый, радостный и здоровый, Арий Петрович раскрыл уверенно рукопись и глотнул воды.
– Евгения Богарнэ. Исторический роман эпохи Наполеона I. В трех частях, с прологом и эпилогом. Посвящается Евгении Михайловне Арбузовой. Пролог. Глава первая. Таинственный жирофаг. На засыпавшую Францию постепенно спускались весенние сумерки, и багряное солнце тихо сливалось с далекой линией пурпурного горизонта. Красивый всадник, сидя верхом на арабской лошади…
– Pardon, – зазвенел страдальческий голосок Анны Павловны. Она подошла к столу. – Я прошу у всех извинения. Надеюсь, что Арий Петрович, как истинный кавалер, не откажет мне в моей просьбе. Я тоже хочу прочесть кое-что. Вчера я написала стихотворение в прозе «Одуванчик». Оно короткое, всего несколько строк…
– Вот это дело, просим! – крикнул Коридолин.
– Пожалуйста, Анна Павловна, просим, душечка, читайте, дорогая, – защебетали девицы хором.
– Арик, что такое жирофаг? – спросила тетя Марго.
– Бродячий монах, – сурово ответил Арик.
Анна Павловна ухватилась за стул и слегка качнулась. Галочка поддержала ее.
– Вам дурно, Анна Павловна?
– Оставь меня, добрая Галочка. У меня хватит силы снести до конца мой крест.
«На осеннем солнце в саду, на фоне зелени и голубого неба рос одуванчик. Он был так красив своей последней предсмертной красотой. Он так любил и небо, и зелень и так жаждал солнца».
Анна Павловна судорожно взялась за горло. Галочка второпях подала ей стакан Ария Петровича. Анна Павловна горько улыбнулась.
– О, не бойтесь, Арий Петрович. Все ваши мысли и без того известны.
– Однако, – заметил Коридолин.
– Но вот прошел холодный любопытный человек. Ему понравился цветок, но он сорвал его так грубо, так небрежно, что все лепестки в тот же миг осыпались. А человек равнодушно прошел дальше.
Анна Павловна упала на стул, закрыв лицо. Плечи ее дрожали.
Негодующие взоры девиц метали стрелы в Ария Петровича. Горе обидчику! Женщины всегда стоят друг за друга; их месть беспощадна: это заметил наблюдательный Осип Дымов в одной из своих новелл. Арий Петрович растерянно посмотрел на Женю. Глаза ее смеялись.
– Ловко написано, – похвалил Коридолин.
Анна Павловна успокоилась, погляделась в зеркальце, вытерла личико обрывком papier-poudre и кротко сказала:
– Арий Петрович, хотите безей?
Надо заметить, что Анна Павловна мастерски умела делать пирожное, называемое baiser, и в этот раз особенно отличилась.
Но Арий Петрович сухо ответил:
– Странная вещь. Вы видите, я читаю. И почему безей, когда весь свет говорит безе?
– Так говорил мой дядя, поэт Стефан Маллармэ.
– Как, Стефан Маллармэ вам дядя? – воскликнул Коридолин. – Да неужели? Вы шутите!
– Родной дядя. Что же в этом такого? Я знала принца Наполеона-Мюрата. Ах, простите, Арий Петрович, я вас перебиваю.
С Арием Петровичем делалось что-то странное. Лицо его то увеличивалось, то уменьшалось и даже теряло минутами сходство с Наполеоном.
– Евгения Богарнэ. Исторический роман эпохи Наполеона I. В трех частях, с прологом и эпилогом. Посвящается Евгении Михайловне Арбузовой. Пролог. Глава первая. Таинственный жирофаг. На засыпавшую Францию…
Арий Петрович поднял голову, будто ища вдохновения. Внезапно лоб его покраснел, щеки раздулись, веки сузились; весь сморщившись, он вскочил, замахал руками и вдруг оглушительно, как пушечный залп, чихнул.
Но это было не простое чиханье. Так чихнуть могла только живая голова в «Руслане и Людмиле». Помните? «Поднялся вихорь, степь дрогнула, с усов слетела стая сов, и конь ретивый заржал, запрыгал, отлетел».
За первым залпом грянул второй, за ним третий. Барышни закрывались руками и салфетками. Арий Петрович бешено шарил в карманах: увы, он забыл платок. Забрызганный, взъерошенный, красный, он скомкал мокрую рукопись, уронил ее, бросился поднимать, поскользнулся и очутился под столом.