Читаем Вечность мига: роман двухсот авторов полностью

Вечность мига: роман двухсот авторов

У одного человека была жена, как роба заключённого, и дети — иллюстрации болезни Дауна. Рожая последнего, жена кричала так, что оглохла повитуха, и с тех пор не могла остановиться. Зато во сне мужчину окружали женщины, грудь которых могла отдавить глаза, а ноги — свести с ума евнуха. И они дрались туфлями за ночь с ним. В жизни ему везло, как утопленнику, его радости умирали, не успев родиться, и он бегал между их могил, как кладбищенская крыса. А во сне, прежде чем остановиться, шарик в рулетке спрашивал, на какой цвет он поставил. Днём он считал в кармане дыры, а ночью понимал, почему куры не клюют денег. Так его пространство раскололось, а время раздвоилось: с опущенными ресницами летело, как стрела, с поднятыми — текло по усам.

Но близкие грызли его, как сахарную кость, а жизнь била всё сильнее. Он еле успевал уворачиваться от её тычков и подставлять левые щёки, и оттого спал всё дольше. Он стал, как слепой: во сне видел море, скалы, темневших в ночи чаек, а наяву — ничего. В конце концов, он пробудился всего на минуту. «Жизнь — сон», — развёл он руками.

С тех пор его выражение прицепилось к миру, как репейник.

Гарольд Витек. «Новейшая этимология» (1974)

ЧТО НА РОДУ НАПИСАНО

Он бежал и бежал. Дзинзарий среди дзинзариев. А кругом — нихтонги! За каждым деревом. Надо дорого продать жизнь! Пока руки сжимают топор, надо их убивать! Ещё в детстве он клялся в ненависти к ним. Как отец. И дед. Один лес помнит, с чего началась война. Но её не остановить! Отец погиб на ней. И дед. Но почему он должен умереть? Потому что родился дзинзарием? Лучше об этом не думать. Только лесные духи знают, как всё устроено. А он всего лишь человек. Листик в лесу. Упал — и нет! И всё же, он так молод! И ещё ничего не видел! А надо умирать! За что? За что? «За что-о-о?» — подхватило крик эхо.

И он проснулся. Нихтонгом. В лесу, полном дзинзариев.

И крепче сжал топор.

Вера Закатова. «Дзинзарии и нихтонги» (1969)

РЕВОЛЮЦИЯ В АМЕРИКЕ

Венедикт Головня не находил себе места: жена задерживалась с работы, а мобильный отключила. «У неё кто-то есть, — вышагивал он из угла в угол, — определённо есть». Темнело, он то и дело поглядывал в окно, под которым, хлопая дверью, входили в подъезд припозднившиеся прохожие.

Венедикт включил телевизор.

«Тысячи американцев вышли на улицы, — трещал диктор. — Они требуют отставки президента и смены конституционного строя».

Приглушив звук, Венедикт уставился на покрывавшую телевизор пыль. Он вспомнил, как выследил жену у любовника, и как дома она всё отрицала. Сучка! Чёртова сучка! И чего не хватает? Зарплата у мужа приличная, через месяц — повышение. У него прихватило живот. Вымыв руки, он оттянул на щеках кожу и долго смотрел в зеркало. А в комнате переключил канал.

«Американцы устали от капитализма: львиная доля национальных богатств у горстки заправил…»

Если бы был ребёнок… И какого чёрта сразу не завели? Думал, молодая, пусть жизнь посмотрит. Насмотрелась! Тряпки, мужики, а рожать — тебе надо, сам и рожай!

«Ясно, что американские события изменят мир. Но как? На этот вопрос ответит ближайшее будущее, оставайтесь с нами…»

Венедикт утопил кнопку. Сварив кофе, сделал бутерброд и, зацепив ногой табурет, уселся по-турецки. А может, на работе начальству кости перемывает? Или корпоративная вечеринка — пятница же? Но нет! У сучки одно на уме!

Он включил радио, поискал музыку.

«Колонны протестующих стекаются к Белому дому, правительство не контролирует ситуацию…»

Венедикт отшвырнул приёмник и, обхватив голову, разрыдался.

У подъезда качался фонарь. «Марксистко-троцкистская идеология, давно пустившая корни в университетах, выплеснулась на площади», — слушал он, барабаня по стеклу пальцами. Только появись, сучка, только появись! Вспыхнули бесчисленные обиды, вспомнилось, как, отказываясь от его фамилии, рассмеялась: «Не хочу быть головнёй!» «Будешь разводкой!» — чуть не закричал Венедикт, бросившись собирать вещи, но, вытащив из шкафа платье, окаменел. К горлу подступил ком, навернулись слёзы. Чёрт с тобой! Найду, где переночевать, но и ты у меня попляшешь! Кинув платье на постель, он перебирал слова, которые бросит с порога, и холодно улыбался, представляя, как оставит жену в одиночестве созерцать пейзаж после битвы.

В двери повернулся ключ. От жены пахло вином, глаза блестели.

— Могла бы и позвонить.

Он не узнал своего голоса.

— Да аккумулятор разрядился. А ты уже поужинал? Без меня?

Венедикт побагровел.

— Не верю! Ни одному слову!

— Так я же ничего не рассказала.

Она бесстыдно ухмыльнулась.

— Так давай же, рассказывай! Где была?

— Это что, допрос?

— А ты опять будешь изворачиваться? Шлюха!

Жена опустилась на постель. Щелкнув пультом, уткнулась в экран.