Вечные мы

– Да нимфетки его. Которых уж так… хотелось всю жизнь. Но и понимал: нельзя дать себе волю и написать вот как хочется. Это будет провал, будет анти-литература. В литературе обязательна трагедия, облом. Моральный урок. «И понял вдруг, что я в аду»… И он раз за разом подступался к этой теме и писал – с обязательным адом. Но в чём штука-то: на продольном срезе всё равно видно, как всё сползает, как этот ад с каждым разом всё позднее у него… Смотрите: рассказ «Сказка», 20-е годы – герою всё можно, надо только выбрать, любая будет его; он выбирает нимфетку – и сразу облом, выбрал не так, даже разглядеть не успел. Потом в «Приглашении на казнь», 1935: уже горяче́е, уже разглядел, помечтал, даже обнялся невинно, но облом тем более. Повесть «Волшебник» – «черновик Лолиты», конец 30-х: ну почти, почти, уже лежит с ней рядом, спящей, уже готов и более чем готов – но она проснулась… облом и смерть. Дальше «Лолита», 50-е: тут уж совсем всё, добился, испытал. Счастлив ли герой – вопрос, но «он с ней был». Ад и трагедия настигают, но уже в самом конце. Post-coitum… И, как финал, «Ада», 60-е: это уже практически порнография, именно что ада там нет вообще, максимум… затруднения – после бурной и теперь уже полностью взаимной любви с двенадцатилетней и потом пятнадцатилетней они просто на время расстаются. Из трагедий разве что изящное самоубийство Адиной сестры младшей… которая, вишь ты, тоже с героем хотела, да он её отверг. И потом счастливое воссоединение и хэппи-энд до глубокой старости. Поглядывая на постаревшую жену… опасливо так…

– Зато он «ебаться» не писал…

– …Что?… Э-э-э… Да, Маш, ты… как всегда… слова fuck у Набокова нет, конечно. А кстати, проверю… М-да. Nor even swive, при всей его любви к словарям. Ну… простим угрюмца, был аристократ всё-таки… Я о другом, что… как видите, никакая гениальность не спасает от таких вот провалов, сползаний. Как в фэнтази – инфляция всемогущества…

– Так ведь он же выдумывал. Писал из головы… эти-то сюжеты? В реальности-то у него ничего ж такого не было? Ну и вот… без твёрдой опоры… сполз, в итоге.

– Ну да… но это неважно, в каком-то смысле мы все из головы пишем, откуда ещё… Здесь просто неизбежная логика творчества: нельзя повторяться, каждый раз надо идти дальше, где ещё не бывал… А в этой вот именно теме «идти дальше» – эквивалентно… простому соитию, которое идёт себе, неостановимо, к оргазму, и всё. И которое изобразить – будет мастурбация и ничего больше. Во всяком случае, не литература…

– А мастурбация не секс, что ли?

– Ну… секс, конечно, но я же говорю – не литература. Провал.

– Нет, погоди, это важно, мне кажется… То есть такой закон, да, что нельзя одно только счастье, надо обязательно облом? На каждого героя злодей?

– Ну… да, как бы… Be a sadist – Воннегут советовал…

– Не, Андрюш, это фигня, извини меня пожалуйста. У искусства никаких нету законов, кроме тех, что мы… нет, даже не так: кроме одного закона: торкать должно. Торкать, и всё! А как и чем, неважно. Как в биологии: выжить и оставить потомство, а уж тушкой или чучелом… Работает усложнение – будем усложняться, в других условиях лучше проще – отлично, деградируем докуда можно. И в писании: работает с моралью, торкает – будем сочинять с моралью…

– А сейчас что, мораль не работает уже?

– Да почему сразу… работает вполне себе, наша нынешняя-то. Людям же приходится по-прежнему… вопросы решать, даже и сложнее чем раньше… они хотят про это читать и писать, и смотреть. Торкает исправно. Но появляются вещи, которые по-новому торкают. Пусть через этику тоже, но по-другому совсем… не через допотопную трагедийность, понимаешь?… Вот ответь мне, почему для тебя мастурбация сейчас было ругательное?

– Да не ругательное! Просто одно дело литература, а…

– Нет, ты ругался всё-таки. Потому что – нет, я же понимаю прекрасно – представить, как Набоков этим занимается… да? А собственно, почему? Потому что он немолодой мужик? А когда, например… то совсем другие чувства, да?

– Кать, погоди, ну при чём тут чувства…

– Да как это при чём! Чувства ж это и есть торканье, будь то литература или что угодно. Просто нам неприятно, когда мы видим, что… кому-то хорошо. Смущение, неловкость… противно… Но стой, опять же не всегда, хм-м… а давай посмотрим когда…

– Вот именно. Когда не секс, а еда, например… брат Горанфло какой-нибудь, жирный боров – вполне себе симпатичный персонаж, обжорство его с удовольствием расписывается и с удовольствием читается. Почему?

– Я решу вам шутя этот жалкий пример! Да потому что племени надо держать секс в узде, надо прятать, чтоб не передрались все…

– Ну нет… Так можно объяснить только инстинкт прятаться, тем более уязвимость особая в этот момент… cover my ass… но не инстинкт стесняться смотреть, понимаешь? И главное: всё-таки мастурбация противнее, чем секс двоих, вот почему? Хотя с точки зрения «чтоб не передрались», как раз, от мастурбации опасности гораздо меньше, согласись…

– Эгоизм?

– А обжорство не эгоизм? Нет, здесь ещё что-то… Сейчас, дайте сообразить…

– …А по-моему, просто фричество.

– В смысле?