Вечный слушатель

Грустная лошадь сидит на холме одиноко,
клетчатый коврик постелен под этой особой.
Лошадь стара: упадет, лишь погладить попробуй,
глянет — увидишь печальное карее око.

Кажется, так ли давно, проявляя задатки,

встряхивал гривой, зубами сверкал однолеток?
Быстро годков пробежало под семьдесят этак —
пенсию дали — на Севере первой! — лошадке.

Лошадь мудра, хоть у возраста, ясно, во власти, —

Гете читает и прочие умные книжки,
Расмуссен ей по нутру, ну а для передышки —
чуть неприличные, но поэтичные книги о страсти.

Вечер, и воздух густеет: отпробуй, не мешкай.

Лошадь стоит, и созвездья запутались в гриве.
Люди в кафешке, чтоб стать хоть немного счастливей,
пьют и смеются — и месяц висит над кафешкой.

Рядом крестьяне, дневные дела разбирая,

тихо судачат насчет ветчины и бекона,
знают, что в мире законно и что — незаконно,
и говорят, что к бездождью — погода сырая.

Лошадь людей никогда и ни в чем не обманет.

Каждый рассказа про самое главное хочет:
что ж это в море так мокро? — рыбак пробормочет,
мельница ль ветер придумала? — мельник пристанет.

Мельница, мельник, муку сочинила во благо:

все урожаи иначе погнить бы могли бы.
Море водою полно специально для рыбы —
так на вопрос рыбака отвечает коняга.

Все объяснит — поэтично, понятно, уютно,

даже научно, цитируя благоговейно
где-то Кропоткина, где-то Альберта Эйнштейна,
все, что живет на земле, одобряя попутно.

Так, допоздна проболтав под совсем уже темным

сводом, расходятся люди в полночную дымку.
Лошадь тем временем с Генрихом Гейне в обнимку
на ночь ложится, на отдых, под небом огромным.

Виллиам Хайнесен (1900–1991)

Танцующий тополиный пух (Отто Гельстеду)