Наш «Горный скиталец» стоял в тот разв Сан-Педро, газолином грузили нас.Там встретился в доках я с моряком —он с братом моим был во Фриско знаком.В жизни немало подобных встреч.Густав Блум его звали — о нем и речь.Он был из Буроса; я пронесс корабля контрабандою кальвадос.Обошлось в таможне без передряг,мы оставили порт и зашли в кабак —Блуму был известен любой притон,в Голливуд попадешь иль в Уилмингтон.«Я матросом был в девяностом году,нашу „Клару“ чуть не затерло во льду,был капитан далеко не трус,но погиб и он, и помощник, и груз.Я на шканцах старшим остался с тех пор,пошли мы по компасу на Лабрадор,в Нью-Йорке меня отпустил судья,пошел в Австралию боцманом я.А там — золотой лихорадки разгар.Я решил: попробую снять навар.В Нарроумайне я рылся в песке,вернулся в Мельбурн — миллион в кошельке.Ловлей жемчуга стал я пытать судьбуи вылетел с делом этим в трубу,в Квинсленде женщину я повстречал —на полмиллиона карман полегчал.Я завяз у фиджийки этой в сети,двух парней родила она, черных почти,но третий мальчишка сверкал белизной,я подался во Фриско, и он со мной.Там я бойню завел, а при ней — магазин,за прилавок встанет, думал, мой сын,но лишь пил досветла он и спал дотемна,белокож, синеглаз, а душа — черна.Он в Синг-Синге сейчас, худой, как скелет,мне ж в магазине продыху нет,но черные дети ему неровня,в Южных Морях не бесчестят меня!И вот я туда стремлюсь со стыдом,там у черных детей мой счастливый дом,оттенок кожи не сущий ли вздор?Лучше черный трудяга, чем белый вор!..»
Харри Мартинсон
(1904–1978)
Поёт паяц
Пусть — ни звука, ни словао житье, о бытие.Шлягер — слышишь ли — новыйзапел шансонье.Жизни знаю я цену,радость — в вине.Для чего же гееннумалевать на стене?В сердце — песня и трепет.Ни тревоги в уме.Лепет в мире, лишь лепет.Звезды, звезды во тьме.