Вечный свет

Но он добился, чтобы школу перестроили. Увы, красивее она не стала. Будь его воля, молодежь бы воспитывалась в храмах, поражающих своим великолепием, где каждый уголок удивителен и роскошен, как словно покрытые драконьей чешуей дома Гауди, которые они с Прией видели в Барселоне. Шпили! Флюгеры! Мозаика! Русалки и ангелы! Все, вместо чего ему пришлось согласиться на бежевый цемент. Но школа новая, и она не протекает, и в ней учатся двести тридцать четыре ребенка, и он знает все их имена – курдские, игбо, бенгальские, польские, сомалийские – и никто из них его не боится, ни на кого из них не кричат и никого не бьют. И там нет несчастных. Нет, напоминает он себе, этого он знать не может. Все, что он может сделать, это рассмешить их, проследить, чтобы они съели завтрак и не растерялись в большом Британском музее, но кто он такой, чтобы сказать, что происходит у них внутри; кто из них втайне обитает в собственном гудящем улье отчаяния, который невозможно описать? Он всего лишь учитель, а не волшебник.

Но теперь благодаря капитализму и всем его кризисам эра новых денег подходит к концу, так же как заканчивается и его собственная, только последняя – гораздо быстрее. Во всяком случае, эра его как директора. Ему шестьдесят девять, и он уже отложил выход на пенсию один раз, потому что хотел увидеть, как перестроят школу. Больше он так сделать не сможет. Следующим летом все закончится, готов он к этому или нет, а ему некому все это передать. Даже на такую абсурдно высокую зарплату сложно найти людей, готовых принять на себя бремя пятидесяти аббревиатур и неизбежных обвинений, неотделимых от управления школой в бедном районе. Особенно той, что недавно прошла через суровое испытание управлением образовательных стандартов и вышла из него с оценкой чуть выше, чем худшая. (Гребаное управление. То, что он умудрился сделать с этой школой, впечатляет, но, судя по всему, не играет большой роли.) А теперь, помимо того, что над обломками рухнувшей экономики носится холодный ветер, появилось еще и это неожиданное давление со стороны, настойчивое предложение перерезать пуповину со старым добрым муниципальным управлением образования, чтобы школа, очистившись от позора и первозданно сияя, возродилась, как академия. Он сразу чувствует идеологическую подоплеку во всей этой затее. Магия рынка и прочее дерьмо. Да и нет ничего плохого в том, что в районе будет своя власть, принимающая решения о работе школ и ответственная перед избирателями. Притом совершенно понятно, что для того, чтобы умаслить школы и превратить их в академии, власть имущие решили повесить на волшебное дерево еще один жирный плод. Может быть, он должен согласиться ради детей и того, кто займет пост после него? А может быть, раз уж это вопрос будущего всей школы, лучше будет позволить его преемнику принять решение? Он ведь не должен связывать ему руки. Но скорее всего, будет куда проще найти преемника для первозданно сияющей (и так далее) Академии Холстед Роуд. И в следующем году выборы. Браун может выиграть, а может и не выиграть, и если к власти вернутся тори, одному богу известно, что они устроят. Классы по сорок человек и перевернутые ведра вместо стульев – с них станется. Да и пакета льгот для академизации могут лишить, если не схватить его, пока дают.

Всю дорогу домой этот вопрос крутится у него в голове, размывая других пассажиров в привычную общую массу, но у него нет даже намека на ответ. На восток до Кэнэри-Уорф и потом на юг по Бексфордской линии Доклендского метро. Затем вверх по Певенси-стрит, через общую террасу к квартире, которую они с Прией купили на его директорскую и ее преподавательскую зарплаты. Дай он волю ногам, они бы и сейчас привели его к мезонету на Райз; так и случилось однажды, когда он вечером возвращался домой очень уставший.

– Приве-е-ет, – кричит он, входя в их беленый коридор с индийскими статуэтками в нишах.

Ответа нет, но это ничего не гарантирует. Если Прия читает, то может его и не услышать. Он заходит в кухню и вместо копны серебристых кудрей, нависших над книгой на стойке, видит записку: «Ушла к Анджали. Увидимся позже». Что ж, может, оно и к лучшему, потому что его разные миры вот-вот столкнутся и ему нужно принять душ и сразу же выдвигаться. Он идет на свадьбу – не напутать бы – старшей дочери Крейга, брата жены Гэри, Сони. Саму церемонию бракосочетания он пропустил – они знали, что он не успеет вырваться со своей конференции вовремя, – но праздничный прием в таверне «Тюдор» на Кэтфорд-роуд начинается в шесть, и туда он должен попасть.