Вечный свет

Алек обеспокоенно и озадаченно наблюдает за ней. Да, времени прошло немало. Может быть, он просто слишком давно ее не видел? Но он абсолютно уверен, что, когда они виделись в последний раз, когда бы это ни было, она была как раз в том позднем подростковом возрасте, когда лицо уже принимает законченный, сформировавшийся вид. Подростковые протесты и гормональные всплески утихают, со лба и щек сходит детский жирок, лицо подтягивается, черты проявляются резче – и вот он ты, каким ты и будешь отныне. В случае Вики – милой белой девушкой из Южного Лондона, с выщипанными бровями, в опрятной одежде, с выражением лица, вечно балансирующим где-то на границе между невозмутимостью и ироничностью. Куда все это делось? Что все это загубило?

Тебе лучше поговорить с Гэри. Он ищет его и находит за главным столом – тот говорит что-то Сандре и Тони, наклонившись к ним поближе, и периодически бросает взгляд на танцующих. Взгляды Алека и Гэри пересекаются. Надо поговорить, – губами произносит Алек. Гэри пожимает плечами и, похлопав Тони и Сандру по спине, пробирается к Алеку.

– Что такое, пап? – сдержанно спрашивает Гэри.

Музыка играет так громко, что им приходится прижиматься друг к другу и практически вталкивать друг в друга слова, но это придает их беседе определенную близость, почти как в танце.

– Что с Вики? – спрашивает Алек.

– Заметил, значит…

– Знаю, что мы с вами достаточно долго не виделись, но да.

– А так приятно иногда убедить себя, что людям этого не видно.

– Ну, я же не «люди». Во всяком случае, надеюсь, что нет. Так что с ней?

Гэри вздыхает.

– У Вики расстройство пищевого поведения.

– Она что, анорексичка?

– Нет, другое. Она ест, но потом вызывает у себя рвоту. Это булимия. – Гэри произносит это спокойно, устало, словно эти слова – приговор, который он вынужден выносить дочери снова и снова.

– Она выглядит ужасно.

– Спасибо, пап.

– Когда мы виделись в последний раз, она была нормальной.

– Думаешь? Мы не можем понять, когда это началось. Через какое-то время уже начинаешь думать, а может, это был знак. Или это. Возможно, все это началось давно.

– Да брось, нет, – отвечает Алек, сам не понимая, почему спорит. – Она была просто счастливой хорошенькой девочкой. Не может быть, чтобы это тянулось долго. Ей же всего семнадцать.

– Восемнадцать. И что с того? Как выясняется, и этого достаточно много, чтобы себя разрушить.

– Но вы же можете это исправить? У нее же вся жизнь впереди.

– Нет, – отвечает Гэри с нотками усталой агрессии. – Судя по всему, не можем. Вот она, пап, ничего не изменилось. Она только что съела ужин из трех блюд, выпила кофе с мятными конфетами и все это выблевала. А теперь она будет танцевать, как маньячка, только чтобы к ней случайно не прилипли какие-нибудь калории. Потом она ослабеет, похолодеет, у нее закружится голова, мы отвезем ее домой, а утром она проснется чуть-чуть более заморенная, чем сегодня. Как раз вовремя, чтобы выблевать завтрак.

– Прости, – говорит Алек. – Прости, сынок. Просто для меня это шок.

– Это да.

– Но… Что же случилось?

Гэри выдувает воздух сквозь сжатые губы.

– Как я сказал, мы не знаем. Она сама не знает, по крайней мере, мне так кажется. Ну, то есть она рассталась с парнем, но все вроде прошло нормально. Переживала из-за выпускных экзаменов точно так же, как и все ее друзья. Слушала мрачную музыку, но ты же сам знаешь – подростки. Ей не нравилось, как она выглядит, и она начала сидеть на этих дурацких диетах, типа где можно есть только овсянку, но сам же знаешь – подростки! Она как будто сорвалась с невидимого обрыва, и то, что в принципе было не очень хорошо, превратилось в катастрофу; а мы даже не заметили.

– И что, она начала убегать в ванную после еды?

– Не сразу. Она думала, что мы почувствуем запах в ванной или в туалете. Она уходила в свою комнату с пакетом и закрывалась там.

– С пакетом?

– Чтобы проблеваться. Потом она их завязывала и складывала под кровать.

– О господи.

– Соня нашла их, когда пылесосила. Кучу пакетов с холодной блевотиной. С тех пор она перестала их прятать.

– Господи, это так ужасно. Я просто не могу… Она ведь всегда была такой чистюлей. Так расстраивалась, если пачкалась. Складывала фломастеры по линеечке. И тут – блевать в пакет? В пакет? Как она могла терпеть эту гадость?

– Видимо, через какое-то время, – говорит Гэри, – она начала получать от этого удовольствие. Это стало своего рода ритуалом. Пока не поблюешь, чувствуешь себя мерзкой.