Вечный свет

– Нет-нет! Ничего такого. Просто… Лучше поговори с Гэри.

– Ладно.

Когда с лимонным тартом покончено, шафер жениха дочери Крейга, брата жены Гэри, Сони, принимается стучать ложкой по бокалу и начинает круг тостов. Речь шафера выходит достаточно сальной, чтобы вызвать у некоторых стоны, а у парочки взрослых подружек невесты – хриплые смешки; а выступление Крейга в роли отца невесты звучит так трогательно, что старшая аудитория дружно ахает. Они говорят тосты в честь жениха и невесты, матери невесты, подружек невесты.

– Я думал, что Вики тоже будет подружкой невесты, – говорит Алек.

– Так и есть, – отвечает Стив, уставившись в свою тарелку.

– Только я ее не вижу.

– Надо полагать, она улизнула в дамскую комнату, – выразительно говорит Клэр, вскинув брови.

– Что ж, – подает голос жених, – это так прекрасно, что вы все сегодня здесь, мы всех вас так любим. Даже тебя Терри; даже несмотря на то что ты вспомнил ту выходку с наручниками, мудила. Мы с моей миссис…

– А-а-а-ах!

– Полагаю, я привыкну к этой фразе…

– Посмотрим через пятьдесят лет!

– Спасибо. А теперь мы с моей миссис собираемся танцевать до упаду и надеемся, что вы к нам присоединитесь.

Диджей уже устроился на небольшой сцене в конце зала, и, как только столики оказываются отодвинуты к стенам, чтобы освободить танцпол, – зажигаются разноцветные огоньки, основное освещение гаснет и начинает звучать мелодия. Мистер Запавшие Глаза и Миссис Глаза-Гусеницы совершенно справедливо первыми выходят в центр зала, соблюдая благопристойность и не касаясь друг друга, но они так поглощены друг другом, так стремятся друг к другу всем своим естеством, что их намерения вполне ясны – как если бы они танцевали фламенко. Выходит шафер, мудила Терри, с самой высокой и блондинистой подружкой невесты; их танец, скорее, напоминает жалкую пародию на какие-то «намерения», хотя еще пара пинт, и они вполне могут воплотиться в жизнь. Крейг с женой, защищая честь всех гостей среднего возраста, тоже присоединяются – она очень подвижная, колышется в узком белом платье и вызывает к жизни девчонку, которая всего лишь восемьдесят миллионов сердечных ударов назад отплясывала на школьной дискотеке под «Дюран Дюран», но устает и садится после первой же песни. Молодые гости с обеих сторон тоже танцуют, и среди них розовой стайкой вьются старшие подружки невесты. Все, кроме Вики; ее он так и не видит. Ему нравится наблюдать за ней, ведь теперь он только и видит ее разве что на подобных мероприятиях. Она была его первой внучкой, и для него она навечно останется той Вики, чье лицо он каждый день видел на противоположном конце качелей в парке. А, нет, вот и она – вышла из дамской комнаты или еще откуда-то там и спешит на танцпол в розовом платье.

– Вики! – зовет он, а затем еще раз чуть громче, потому что она опустила голову и, похоже, его не услышала.

– О, дедушка! – отвечает она, но не подходит. Топчется в отдалении, насколько позволяют приличия, странно отклоняя голову назад, словно хочет, чтобы ее лицо было от него еще дальше, чем туловище.

– Я просто хотел поздороваться, – растерянно говорит он.

– Ясно. – Ее голос звучит хрипло и надорванно. – Я потанцую. На свадьбах ведь надо танцевать, так?

– Для меня, пожалуй, быстровато, – отвечает Алек. – Дедовские колени, сама понимаешь.

Он даже не думает о том, что говорит. Он не сводит с нее глаз. Возможно, он не видел ее дольше, чем ему казалось, – год или больше. Сколько бы там ни было, за это время с ней произошло что-то страшное. Розовое платье свисает с нее, как парашют, а торчащие из рукавов руки скорее напоминают белые прутики с влажными пятнами, похожими на экзему. Она зачем-то надела перчатки без пальцев. Лицо запечатано в тональном креме, а глаза размалеваны так, что похожи на темные пятна. Ее макияж выполняет функцию маски, но не может полностью скрыть ее, и под ним он видит, что ее лицо… усохло. Жалкое, маленькое обезьянье личико, туго обтянутое кожей, – сплошные кости; а глаза непропорционально большие даже без толстого слоя косметики.

– Вики! – Он встревоженно вскакивает и делает шаг ей навстречу, но она дергается назад, отпрыгивает, оставляя лишь легкое облачко пугающего запаха: одновременно едкого и гнилостного. Запах желудочного сока и рвоты, смешанный с каким-то восковым, металлическим секретом, который человеческое тело в принципе не должно вырабатывать.

– Надо бежать, – говорит она, хлопая синюшными глазами, и устремляется сквозь круговорот сверкающих драгоценных вспышек в дальний конец танцпола, где начинает исполнять нечто, больше похожее на судорожные спортивные упражнения, чем на танец, и никак не согласующееся ни с движениями людей вокруг, ни с самой свадьбой в целом. Она двигается, как одинокое, обезумевшее насекомое. Гости рядом с ней расступаются.