Вечный свет

Что ее на самом деле беспокоит, думает она, взбираясь вверх по склону, – что ее на самом деле беспокоит, так это то, что ей теперь некуда идти с этими противоречиями. О да, у нее есть любовь. Она любит сына, любит старого безумного дурака Клода, любит Вэл; и с тех пор как они с Вэл вместе устроились дома, после ее выхода на пенсию, она знает: когда повернет ключ в замке входной двери, внутри ее всегда кто-то будет ждать. У нее в распоряжении есть все виды близости, но после того, как с Клодом случилось то, что случилось, ей больше не с кем проделать этот супружеский трюк, когда ты приносишь домой свои противоречивые желания, сознательно приносишь в ваше общее пространство все те нелепости, которые ты хочешь, но не можешь иметь. Не можешь иметь без риска потерять все дорогое, что у тебя есть. В молодости, в первый год их совместной жизни с Клодом, когда он чаще присутствовал, чем отсутствовал, она тихонько притаскивала и выставляла на внутренний домашний свет нелепую непокорность своих страстей. Ты встречаешь привлекательного мужчину, не забываешь как бы между делом упомянуть его имя в домашней беседе, чтобы мысль о нем не болталась в отдельном пузыре томления, надежно защищенном от реальности, а испытала себя рядом с каждодневной любовью; подверглась сравнению и в итоге оказалась мелочной, алчной и непрактичной и растворилась в воздухе где-то между диваном и кухонным столом. Сейчас ей хочется приносить домой не бурные страсти, которые в сравнении с кем-то, даже не подозревающим об этом, проиграют состязание с домашним счастьем. Ей хочется принести свою тайную досаду, это острое осознание, пришедшее именно сейчас, когда все так сложно, осознание того, что она все еще может жалеть о непрожитых жизнях, незаписанных песнях, неполученной славе. Старые сожаления, которые, как ей казалось, она отпустила – нет, даже больше, которые, казалось, были вытеснены другими исполнившимися желаниями – оказались еще живы, еще горьки и вполне способны, как призраки, воплотиться и заговорить, стоит лишь подкормить их капелькой крови. Она топает вверх по склону, а мятущийся призрак говорит: Почему именно так? Почему эта жизнь, а не какая-нибудь еще? Почему заканчивается она, а не другая? Если бы ночами она ложилась в постель, согретую под покрывалом чьим-то телом, на чье тепло можно положиться, тогда и призрак был бы спокоен, изгнан в дальний угол комнаты. Но она спит в одиночестве.

Претория-стрит, 34. Кирпичный эдвардианский дом на склоне; маленькая кованая калитка между кустами живой изгороди; дорожка, выложенная растрескавшимися черными и красными треугольниками. Как дом с террасой в Бексфорде; но порядочно выше дома с террасой в Бексфорде, откуда они с Вэл начинали: в шести улицах и семи десятках лет отсюда. Свет горит. Она поворачивает ключ.

Сверху доносится музыка, что-то из многочисленного семейства драм-н-бейс. Она в курсе, что там много важных различий, но это не ее музыка, и она не очень-то ее жалует. А раз это не ее музыка и точно не Вэл, значит, приехал Маркус. В другой ситуации она бы обрадовалась, но сейчас она слишком устала и не хочет в этот день больше никаких событий. Ее зовут – должно быть, услышали, как хлопнула дверь, – но она специально кладет сумку и пальто со скоростью пожилой женщины, идет на кухню, глядит на лазанью в духовке, незначительно подкручивает температуру, растягивая время.

– Джо!

Ну ладно-ладно.

– Иду!

Поскольку дом 34 стоит на склоне, выйти в карманного размера садик можно только через стеклянные двери в гостиной на втором этаже. Большая его часть укрыта навесом и служит внутренней помойкой, писсуаром для соседских котов и курилкой Вэл – куда больше напоминая нью-йоркские пожарные лестницы, чем веранды в Калифорнии. Маркус там не один, с ним его парень Люциус Гунератне – звукорежиссер с коровьими глазами, чьи родители приехали из Шри-Ланки. «Отставшие римляне», как называют их они с Вэл. Все трое курят, раскаленные кончики сигарет вспыхивают и гаснут; Вэл воцарилась в садовом кресле, с обеих сторон окруженная праздной мужской красотой. В ее сторону устремляются три ухмылки.

– Ни за что не поверишь, – говорит Вэл. – Ни за что! Ты только послушай это…