Вечный свет

Что в ней такого, без чего он не может обойтись, – вот в чем вопрос. Зачем она ему, что она для него? Когда-то это было очевидно. В тот золотой год, когда «Ра́кет» открыли для него Америку и они месяцами путешествовали по всему континенту, музыка была тем, что они делали вместе. Она была с ним каждую минуту, на сцене и вне ее, делила с ним постель в каждом гостиничном номере от Нэшвилла до Сиэтла. Это была их постель, не его. В Атланте они вместе пошли на воскресную службу в баптистскую церковь и вкусили госпелы прямо из источника. В Орегоне, в коттедже среди секвой, они всю летнюю ночь играли на мандолине, пока промеж невозмутимых красных стволов не заиграли зеленоватые лучи рассвета. В Уичитском «Хилтоне» он так беспощадно ее щекотал, что она описалась. В тот год она была… чем-то безымянным. Но вместе с тем чем-то большим, чем просто подружкой рок-звезды. Соавтором, лучшим музыкальным другом, верным слушателем, подельщицей во всех абсурдных перипетиях его славы. От Сан-Диего до Бостона она была таким же центральным и незаменимым членом группы, как и он сам. Но только не на бумаге, без каких-либо авторских прав, что сильно упростило ее вылет из группы, когда она забеременела (Бангор, штат Мэйн, сильная пурга), а он запаниковал, не захотел мириться даже с намеком на какую-либо стабильность и вдруг оказался не в состоянии находиться рядом с ней.

Но и совсем отпустить ее он не мог. У нее была вполне стабильная, хоть и мелкая по меркам Восточного побережья жизнь. Она больше не приближалась к хедлайнерам, но и без работы не сидела, а он добился настоящей славы, немного приукрасив свой белый блюз стразами глэм-рока. Но когда ему надо было что-то записать или когда он просто бывал в городе, он оставлял у нее на автоответчике бодрое, нетерпеливое сообщение, и она оказывалась с ним в студии или в постели, и они ненадолго снова селились в болезненном эхе ушедших дней, которое никто из них не мог до конца забыть. Это была не просто ностальгия. Будь это так, сопротивляться было бы проще. Между ними было что-то затихшее, изодранное в клочья, но все еще вполне живое. Незаконченное дело со слишком долгим периодом распада, в замедленном времени становящееся почти прозрачным.

На прошлой неделе они работали над хриплым шлягером, который она нашла полностью искусственным, куском пластмассового соула, созданного для того, чтобы домохозяйки закидали его трусиками. Он заметил скептицизм у нее на лице.

– Чего, не нравится?

– Не знаю… Какие-то леопардовые леггинсы от мира музыки, нет?

– Ой-ой! А что такого в леопардовых леггинсах?

Шутит, скалится, но на лице все равно написана тревога. Ее мнение все еще для него важно. Он все еще ищет ее одобрения. Он никогда не сделает так, как она скажет, если сам до этого не планировал то же самое, но ему надо быть уверенным. И в этом тонюсеньком смысле она как будто была его женой, способной его успокоить. Или наоборот.

Сегодня все идет по обычной программе. Еда, выпивка, препирательства, дорожка или две; заплыв в неоново-голубом ресторанном бассейне, где Анжелина будет демонстративно брызгаться и требовать к себе внимания; ее с Рики отсутствие, затянувшееся аккурат на время, достаточное для отсоса; неловкие подкаты Си к ней, Джо. Он заметил, что она важный человек для Рики, но так и не смог догадаться, почему именно. И она не собирается облегчать ему задачу. Ближе к часу ночи они выдвигаются в студию. Рики пытается убедить ее поехать вместе со всеми в длинном лимузине, но она выбирает плестись позади в своем «Фольксвагене». (Такой у нее принцип: никогда не оказываться без личного средства отступления.) Еще один раунд бурного веселья, перед тем как настроиться, – переход отмечен торжественным исполнением законченного накануне трека с нотками диско, повергнувшего Джонсона в состояние ироничного молчания. Затем они наконец могут приступить к сегодняшней задаче – простенькой вещице, напоминающей балладу, у которой, слава богу, есть все шансы стать по-настоящему цепляющей, если сделать все как надо. Писал ее не Рики, это кавер, но очень хитро подобранный под его голос. Он всегда был способен беспристрастно оценить свой талант. Именно это, помимо прочего, восхищало Джо в нем. Он надевает наушники, закрывает глаза и становится серьезным. Она входит в привычный ритм работы с ним, то входя в кадр, то покидая его, как и требуется от бэк-вокалиста, но в остальном безоговорочно становится частью группы, окружающей звукорежиссера в рубке. Когда она дает Рики какие-то советы через наушники или останавливает его, потому что он сбивается с такта, он благодарно кивает.

К половине четвертого они почти закончили. Анжелине уже стало скучно, она зевает, пока они прослушивают запись. Им нужно перезаписать часть с нарастающими стенаниями Джо в третьем куплете, и она снова отправляется за звуконепроницаемое стекло.

– Кто-нибудь, наиграйте мне мелодию.

Ее удивляет, хоть и не сильно, когда за ней следует Рики и усаживается за фортепьяно. По эту сторону стекла только они вдвоем.