Плинь-плинь-плинь. Он вступает с До первой октавы. Она настраивается на высоту, показывает Эду два больших пальца, звукорежиссер включает запись, она напрягает диафрагму и начинает петь; словно сама себе, тихая рябь голоса банши, которая сольется в унисон с голосом Рики. Он слушает и улыбается. Анжелина недовольно хмурится за стеклом. Пусть все ее умственные усилия направлены только на управление собственными бедрами, она не может не замечать простых вещей, хоть и не понимает, почему должна соперничать с угрюмой, лишенной всякого обаяния и без малого сорокалетней женщиной. Джо указывает в ее сторону.
– Ты выводишь кое-кого из себя, – говорит она Рики.
– Да?
Он ловит взгляд Анжелины, опускает руки на клавиши и без предупреждения начинает стучать по ним в бодром запале пианиста из дешевого бара.
Пусть Анжелина многого не знает, зато она точно понимает, когда над ней издеваются. Она уносится из поля зрения.
– Эд, останови, пожалуйста, – говорит Рики в микрофон.
Зеленая лампочка гаснет.
– Не очень красиво вышло, – говорит Джо.
– А тебя это волнует?
– Нет.
– Я так и думал.
– Мне интересно… – начинает она.
– Я надеялся… – одновременно произносит он. – Что?
– Нет, ты первый.
– Ну, – тянет он, опустив взгляд и тихонько наигрывая. – Я надеялся…
Она знает, что у него на уме. Она по опыту знает, чем все закончится, если она согласится. Двадцать четыре бурных часа в дорогом отеле, отличный секс (потому что они слишком хорошо друг друга знают), некоторое количество кокса в зависимости от состояния Рики и почти наверняка невероятно приятное дурачество с гитарой и фортепиано. Он всегда просит номер с фортепиано. «Эй, Либераче!» – крикнет она, и он станет гоняться за ней вокруг кровати. Будет весело. А закончится все очередными торжественными заверениями, и он отправит ее домой на каньон в лимузине, против чего она не будет возражать. Они будут притворяться, они оба. Это будет маленькое путешествие в мир, который мог бы быть. Путешествие, возможное лишь потому, что они не будут касаться сложных тем, не будут задавать вопросов и расстанутся, прежде чем притворяться дальше станет невыносимо. И возможно, она все-таки пойдет на это, потому что ей тоже этого не хватает. Но просить его сейчас ответить на вопрос, который она хочет задать, будет слишком похоже на
– А как же?.. – Она кивает в сторону рубки.
– Ничего серьезного.
Ей хочется спросить «
– Так что ты хотела спросить?
– Ты скучаешь по Лондону? – спрашивает она, стушевавшись, но стушевавшись в сторону темы, которая и вправду не дает ей покоя.
– О господи, нет, – отвечает Рики с изумлением. – Был там во время весеннего тура. Мрак-мрак-мрак. Грязно, убого, и атмосфера какая-то, знаешь, обреченная.
– Говорит человек из Клэриджа.
– Говорит человек из Дорчестера, милая. А что?
– Да так, ничего.
– Скучаешь по дому, да? – Он бросает на нее пронизывающий, оценивающий взгляд.
– Может быть.
– Я тоже скучаю. Правда! Но не по Лондону. Я ведь там и задерживался нечасто, и то только во всяких жутких каморках, но Бристоль… Да, я скучаю по Бристолю. О, любовь моя! – Его голос слегка вздрагивает на высоких нотах. – Но только иногда. Вот сижу я в каком-нибудь отеле, занимаюсь своими делами, то-се, пятое-десятое, и вдруг понимаю, что я уже несколько часов у себя в голове гуляю по Филвуду. Просто где-то на фоне медленно, одна за другой сменяются картинки. И все прямо сжимается. – Он тычет себе под ребра. – Но ты ждешь, и постепенно тебя отпускает. Нужно просто переждать.
– И ты никогда не хотел вернуться туда по-настоящему?
– А разве я могу? У себя в голове я гуляю не по нынешнему Филвуду, а по тогдашнему, где почтовые ящики выше моего роста, а я иду домой с Лонни Донеган. Вот в чем фишка. А всего этого уже нет. Кроме как здесь. –
– Наверное, нет.
– Ты не можешь вернуться домой, детка. Не можешь вернуться назад. Надо идти вперед. Подумай об этом. Что тебя там ждет? – Его голос смягчился. – Точно не мама, милая. И чай на столе не остывает.
– У меня там сестра.
– Та, что вышла за нацика?
– Она самая.
– Заманчиво. Очень заманчиво. Можешь поехать и помочь им спеть «Дойчланд, дойчланд» на улицах Левишема.
– Бексфорда.
– Да без разницы. Нет уж, милая, оставайся на солнышке.
Он исполняет триумфальную концовку –
– Могу я поставить тебе кое-что?
Он непонимающе моргает.
– В смысле, что-то твое?
– Ага.
– Конечно! В любое время, детка, в любое время.