Вечный свет

Когда он проезжает Элтем, начинают появляться светофоры, отбрасывая красно-желто-зеленые блики на лобовое стекло. Красные кирпичные стены и обступающие дорогу деревья затемняют серый свет, пронзающий насквозь промокший воздух. Пока он тормозит, трогается, рассекает потоки воды в тех местах, где ливневки переполнились, вокруг него смыкается знакомая матрица города. Дуплексы 30-х годов, вскинувшие треугольные брови; здания школ – старые, эдвардианские, и новые, в стиле брутализма; магазинчики на углу, где теперь торгуют чечевицей и пажитником; железнодорожные арки, занятые маленькими гаражами; платаны, сикоморы и конские каштаны, настолько мокрые, что напоминают мясистые канделябры, пускающие слюни, блокируют свет, погружая тротуары во мрак. Он снова под крылом своего Лондона. Ему в голову приходит мысль, что он, пожалуй, в последний раз проезжает по этому маршруту, а обезумевшая Лючия поет:

Un’armonia celeste, di, non ascolti?
Ah, l’inno suona di nozze!
Il rito per noi s’appresta! Oh, me felice!
Oh gioia che si sente, e non si dice!

Ну что, Верн, гармонию небес ты слышишь ли? Его лицо снова промокло, хоть машина и защищает от дождя. Но, честно говоря, он не слышит. Если задуматься – а сейчас он задумывается, то он никогда не чувствовал ничего из того, что пытается передать Джоан Сазерленд. Он хочет почувствовать, топчется на периферии этих чувств, по крайней мере, когда слушает оперу, но сам он никогда не испытывал такой любви, от которой можно было бы сойти с ума, за которую можно было умереть. Самые сильные из доступных ему эмоций связаны со злостью в ключе отчаяния или ярости. Вот им почти удавалось заставить его потерять голову, позабыть свою расчетливую осторожность. Где-то в глубине души, в надежно защищенной ячейке сердца он надеялся, что брак с Кэт пробудит в нем то, о чем поют теноры и сопрано. Но этого так и не случилось. Быть может, тех великих чувств, о которых пишут оперы, на самом деле и не существует. Быть может, это все притворство, игра, в которую все соглашаются играть. Быть может, они сродни новостям из далекой страны, которой тоже не существует. Он не знает.

И еще не знает, в более приземленном смысле, что ему делать дальше. У него нет дома, нет денег. Хотя вообще-то ни то ни другое не совсем правда. В конторе «Албемарла» у него лежит небольшая заначка. Именно поэтому ему нужно вернуться туда в последний раз. А счет, где лежит эта заначка, предусмотрительно нигде не упомянутый, пополняется арендной платой с единственной недвижимости, о которой он умолчал, когда они запускали «Албемарл». Это один из старых домов на Бексфорд-райз, чудовищная мрачная древность с изъеденными древоточцами рамами и искрящими пробками, испускающими паленый запах. Но иммигранты и студенты на лучшее и не рассчитывают, а он для них всего-навсего собиратель арендной платы. Что-то внутри, какая-то привычка к осторожности побудила его не распространяться об этом доме, держать его подальше от лап Кэт. Так что теперь ему не придется начинать все с нуля. Он не совсем банкрот, у него есть какая-никакая собственность. Если понадобится, он сможет выставить парочку студентов и заехать в дом сам, хотя он, конечно, предпочел бы гостиницу. И это все равно лучше, чем последствия развала «Гросвенор», когда у него буквально ничего не осталось и ему пришлось на полгода вернуться в дом матери.

Но вот чего у него не было, так это плана. «Гросвенор» должен был стать империей, стоящей на аренде небольших торговых помещений, но, после того как мясные и овощные лавки уничтожили супермаркеты, все пошло наперекосяк. Тогда его ответом был «Албемарл». Это был способ перейти к более крупным площадям, которые требовались торговым сетям. Он сильно замахнулся, но все-таки недостаточно. Единственными арендаторами, которых он смог заполучить, стали мини-маркеты однодневки, сетевые химчистки и несетевые бургерные. Теперь же такие гиганты, как «Сэйнсбери» и «Сэйфуэй»[37], искали большие новые помещения. Он не смог пробиться в эту лигу даже во времена, когда «Албемарл» подавал какие-то надежды, и уж точно не сможет сейчас. Он перебрал в уме все возможности коммерческой недвижимости и зашел в тупик. Куда, черт возьми, он еще мог податься, кроме этих проклятых жилых помещений? Разумеется, он имел с ними дело – если занимаешься мелкой коммерческой недвижимостью, жильцы тоже прилипают, как блохи, этого невозможно избежать. Но это все так мелко. Удручающее, душное, малоприбыльное занятие; сектор, со всех сторон теснимый муниципалитетом и частными домовладельцами. Чтобы иметь хотя бы ручеек, не говоря уже о постоянном потоке прибыли, надо костьми ложиться. Протекающие потолки, проваливающиеся ступеньки, бесконечные жалобы. Нет, он грезил о стеклянных башнях, а не об этом дерьме.