Вечный свет

Никакого молока, естественно, нет, и перспектива пить едкую, черную, безмолочную жидкость не очень-то привлекает Верна. Но к тому времени, как чайник вскипает, ему уже все равно, потому что у него зарождается идея. Не то что бы что-то грандиозное, на чем можно построить следующий бизнес, но вполне подходящее для того, чтобы вернуться в игру, чтобы быстро приумножить (он пересчитывает) две с небольшим тысячи фунтов из его заначки и – что, пожалуй, не менее важно – чтобы голос у него в голове, рассказывающий о его жизни, как о романе, сказал бы: «Да-а-а, Верн снова в деле». Он знает одного парня, Малкольма Дикина, который планирует вложиться в муниципальное жилье, когда в следующем году вступит в силу право на выкуп[38]. Финансируешь жильцов, которые не могут получить ипотечный кредит, потом, когда дело доходит до продажи, вносишь львиную долю цены. У Дикина уже очередь из инвесторов. Верн из любопытства разузнал обо всем этом подробнее, и дело в том, что хотя программа еще не вступила в силу и это никто не анонсировал, но скидки на жилье для жильцов уже действуют. И если появится какой-нибудь независимый агент и уже сейчас приведет несколько человек, Дикин наверняка не откажется их выкупить. Для него, Верна, никакой возни и гарантированная прибыль. Что ему нужно сделать, так это использовать свои две тысячи и устроить сделку, которая в перспективе принесет семь или восемь, и перепродать ее Дикину, немедленно получив три или четыре. Бам! И все по новой. С двумя тысячами начать можно только с квартир или мезонетов. Но можно ведь!

Верн взвешивает все еще раз и печатает на машинке несколько документов, тыкая по клавишам двумя пальцами. Перед уходом он раскрывает бухгалтерские книги, которые, скорее всего, понадобятся Кэт, когда она придет, и поливает их водой из чайника. Чернила плывут, размазываясь и завихряясь. Получай, дорогая.

Выходя, он закрывает дверь, ломает ключ, оставляя одну половину в замке, а другую бросает обратно в почтовую прорезь. Слесарю и всем остальным сама заплатишь. Да, точно, сначала завтрак, а потом работа.

Час спустя, даже плотно позавтракав беконом, сосисками, жареными яйцами и бобами, Верну не удается сохранить бодрость духа. Он стоит в тесно застроенном комплексе, заплатке, прикрывающей следы бомбежки по одну сторону Бексфорд-Райз, растянувшейся на две трети улицы, неподалеку от его монструозного дома, куда он планирует заглянуть после. Низкие облака все еще шлют на землю мелкие, пронизывающие иглы. Они уже пронзили его дешевый складной зонтик, совершенно не предназначенный для продолжительного ливня; маленький, помятый – неважное укрытие в руках крупного мужчины. Голова чуть влажная, а плечи уже вымокли насквозь. Яркая синева его костюма потемнела, засверкала пурпурным. Вдобавок ко всему, несмотря на окоченевшие пальцы, сам он чуть ли не горит под мокрой тяжестью костюма. Вниз по кирпичным стенам ползут потоки воды, льющейся из переполненных сливных желобов.

Он стучался во все мезонеты, растянувшиеся напротив больших домов по другую сторону улицы, но ему никто не открыл. Должно быть, здесь живут в основном семьи рабочих, и их вряд ли заинтересует его предложение. Он ищет больных, старых и одиноких. Но он решил, что лучше начать с мезонетов, а уж потом переходить к беспроигрышным вариантам, вроде квартир на высоких этажах, кредиты на которые строительные компании одобряют крайне редко[39]. Мезонет окупится гораздо лучше квартиры, если ему, конечно, удастся его заполучить. Он ни на что особенно и не рассчитывал, но блуждание под дождем от двери до двери с честной, но невостребованной улыбкой наготове, как ни крути, удручало.

Из-за последней, шестой двери, однако, доносились признаки жизни. Когда он постучал, ему открыл жилистый, загнанного вида мужчина приблизительно его возраста.

– Да? – говорит он.

Вернее, начинает говорить, но пока слово еще частично находится у него во рту, откуда-то сверху вырывается мощный голос.

– Эй, ты, туда не смотри – сюда смотри! А здесь тяжелый-претяжелый чудовищный звук! Самый чокнутый звук в округе![40]

– Гэри! – кричит мужчина в дверях, обернувшись в сторону лестницы. – Гэри, твою мать! Сколько раз тебе надо повторять, чтобы ты выключил эту сраную музыку!

– И если ты заглянул к нам с улиц, и уже чувствуешь, как тут жарко, тогда, чувак, начинай уже двигать ножками под самый роковый рокстеди ритм…

– ГЭРИ! Выключи, блядь, свою сраную музыку!

– НА ШАГ ВПЕРЕ…

Тут музыка выключается; по крайней мере, стихает так резко, что можно счесть это за тишину.

– Извини, приятель, – говорит мужчина, устало потирая лицо. – Чем могу?