На этот раз я объяснил жене, что ее отец поручил мне важное дело, ради которого надо посидеть среди прасинов. Если случайно встретимся и я буду не один, должна сделать вид, будто не знает меня. Ирину прямо распирает от любопытства, но я заверил ее, что до окончания задания говорить о нем запрещено, а потом обязательно расскажу всё. Она собрала мне корзинку с едой и питьем и благословила, как перед боем.
По моему глубокому убеждению, фанатиками чего бы то ни было становятся люди, у которых чувства преобладают над разумом, то есть не очень умные. Для них главное поорать, потолкаться, почувствовать себя частью стада, желательно огромного. Лишь бы не скучно было в эмоциональном плане. Такие редко бывают богатыми, разве что получили наследство и еще не успели расфинькать. Большие деньги не любят слишком эмоциональных, каки слишком умных. Поэтому я, одетый скромно и в зеленой шерстяной шапке, купленной женой накануне по моей просьбе, иду по третьему сверху ряду, где много пустых мест, и выискиваю нужного мне человека. Сперва заметил свободное место в ряду ниже, а потом понял, что соседнее занимает именно тот, кто мне нужен — довольно крепкий мужик лет тридцати трех с большими кулаками, одетый в зеленую шерстяную шапку с обвисшими полями, напоминающими растянутые в ширину уши спаниеля, и зеленый шерстяной плащ с зашитой прорехой над левой ключицей — явно один из прасинских стасиотов, как называли членов боевых дружин димов.
— Можно сесть рядом с тобой? — спрашиваю я.
— Садись! — весело разрешает он. — Место не куплено!
Я останавливаюсь между ним и пожилой супружеской парой, ставлю у ног корзинку, в которой большую часть места занимают плоская кожаная подушка, которую сразу кладу под задницу, потому что на холодном камне сидеть неприятно, и пузатый глиняный кувшин емкостью литров в пять, наполненный красным вином из, скажем так, среднего ценового диапазона, то есть не супер, но и не прошлогодняя кислятина.
— Что-то я раньше не видел тебя здесь, — говорит мой сосед.
— Служу охранником в купеческом караване, редко бываю в Константинополе, в основном зимой. Сегодня вот повезло! — сообщаю я, наливаю вина в глиняную кружку и предлагаю ему.
Минут через пять он уже похлопывает меня по плечу и называет, как перевели бы его сленг в Одессе, лепшим френдом. Зовут его Ролло Плеторий. Он чеканщик по меди, работает на себя. Жена у него паскудная стерва, соседи — сволочи и ворье через одного, коллеги — и вовсе подонки все подряд. В общем, весь мир против него, за исключением меня. Догадываюсь, что исключением буду до тех пор, пока не кончится вино.
Я тоже жалуюсь на жену. Мол, богач один пристает к ней, а в одиночку справиться не могу с ним, потому что с охраной ходит. А и сумел бы, так он знает меня в лицо, сгноит в тюрьме.
— Кто-то из наших? — спрашивает Ролло Плеторий, имея в виду свою диму.
— Нет, он из венетов, — отвечаю я. — По ту сторону Кафисмы сидит.
— О-о! — радостно восклицает мой сосед. — Тогда я тебе помогу. Мы тебе поможем. В обед я соберу своих друзей, ты покажешь нам его, и мы его с навозом смешаем!
Городские улицы убирают по утрам, поэтому к вечеру изрядно завалены конскими, воловьими, ослиными, собачьими и прочими испражнениями, так что выражение не образное.
— Лучше вечером, после окончания ристалищ, — предлагаю я, — а то вдруг придется убегать?!
— Тоже верно! — по-дружески, то есть изрядно, хлопнув меня по спине, соглашается он.
Над Кафисмой подняли красный флаг с черным орлом, который смотрит на восток — можно сказать, государственный Восточной Римской империи. Второй головой, как догадываюсь, орел обзаведется, когда Западная империя рухнет. Это обозначало, что император занял место в своей ложе, можно начинать ристалища.