Мы сидели в саду, под старой яблоней, на которой уже завязались яблоки. Сад благоухал и шелестел. Я потеряла ощущение времени, и любая пауза между предложениями казалась мне бесконечной. Перед нами открылась временная пропасть. Мы разговаривали целую вечность, постоянно говорили о том же, точно то же, то одними, то другими устами, и ни один из нас не помнил, что аргумент, которому он сейчас возражал — это тот, который он перед тем отстаивал. Собственно говоря, мы вовсе не спорили; вели диалог, триалог, трое животных, некие гоминиды, полулюди, полуживотные. И я поняла, что нас много в саду и в лесу, а наши лица покрыты шерстью. Странные существа. А дерево окружили знакомые Летучие мыши и поют. Их тоненькие, вибрирующие голоса колебали микроскопические частицы тумана, поэтому Ночь вокруг нас стала тихо звенеть, созывая всех Существ на ночную службу божью.
Борос на целый эон[9]
исчез из дома, и мы сидели с Матогой молча. Он широко открыл глаза и смотрел на меня так пристально, что пришлось спрятаться от этого взгляда в тень дерева. Так я и сделала.— Прости меня, — только и сказал он, а мой ум запыхтел, как огромный паровоз, чтобы понять его слова. Что такое у меня было, что нужно простить Матоге? Вспомнилось, как он несколько раз не ответил на мое приветствие. Или как говорил со мной через порог, когда я принесла ему письма, и не захотел впустить меня в свою опрятную, чистенькую кухню. И еще: он ни разу не справился обо мне, когда я тлела в постели, соревнуясь с болезнью.
Но это не те дела, которые я должна ему простить. А может, он имел в виду своего холодного, насмешливого сына в черном пальто. Ну, что же, мы своих детей не отвечаем.
Наконец Борос появился в дверях с моим лэптопом, которым он все равно уже пользовался, и подключил к нему свои наушники, похожие на волчьи клыки. Достаточно долго было тихо, а мы ждали какого-то знака. Наконец услышали грозу, но она не испугала нас, и даже не удивила. Воцарилась над колокольчиками из мглы. Мне показалось, что эта музыка — самая подходящая, ее создали именно для этого вечера.
— раздались откуда-то слова.
Борос мычал, покачиваясь на стуле, слова песни все время повторялись, всегда одни и те же. Других не было.
— Почему некоторые люди такие злые и паскудные? — риторически спросил Борос.
— Сатурн, — сказала я. — Традиционная древняя Птолемеева Астрология объясняет это влиянием Сатурна. В своих негармоничных аспектах он обладает способностью создавать людей мелочных, подлых, одиноких и плаксивых. Они злобные, трусливые, бесстыдные, мрачные, вечно плетут интриги, ругаются и не заботятся о собственном теле. Всегда хотят больше, чем имеют, и ничто им не нравится. Таких ты имеешь в виду?
— Это может быть следствием ошибок в воспитании, — добавил Матога, произнося каждое слово медленно и тщательно, будто боялся, что язык вот-вот выкинет штуку и сболтнет что-то другое. Когда ему удалось произнести это предложение, он решился на второе:
— Или классовой борьбы.
— Или ребенка поздно начали приучать к горшку, — добавил Борос, а я сказала:
— Деспотическая мать.
— Авторитарный отец.
— Сексуальное развращение в детстве.
— Искусственное вскармливание.
— Телевидение.
— Нехватка лития и магния в организме.
— Биржа — с энтузиазмом воскликнул Матога, но, по-моему, перегнул.
— Нет, оставь, — сказала я. — Каким образом?
Тогда он поправился:
— Посттравматический синдром.
— Психофизическая конструкция.
Мы перебрасывались этими выдумками, пока они не закончились, и это нас очень развеселило.
— Все-таки Сатурн, — сказала я, умирая от смеха.
Мы провели Матогу к нему домой и пытались вести себя очень тихо, чтобы не разбудить Писательницу. Но нам это не очень удавалось, мы ежесекундно взрывались смехом.
Вино придало нам смелости, поэтому идя спать, мы обнялись с Боросом, благодарные друг другу за этот вечер. После я видела, как он глотал в кухне свои таблетки, запивая их водой из крана.
Я подумала, что Борос — очень хороший Человек. И хорошо, что он тоже имеет свою Болезнь. Здоровье — очень смутное состояние, не предвещает ничего хорошего. Лучше уже спокойно болеть, тогда, по крайней мере, знаешь, от чего помрешь.
Он пришел ко мне ночью и стал на колени возле кровати. Я не спала.
— Спишь? — прошептал он.
— А ты религиозный? — я должна была спросить его об этом.
— Да, — гордо сказал он. — Я атеист.
Мне это показалось интересным.
Я убрала одеяло и пригласила его к себе, и поскольку я не сентиментальна и не имею привычки умиляться, то не буду дальше об этом распространяться.
На следующий день была суббота, и Дизь появился с самого утра.