Ведя Взмокин – наш товарищ

Зергеру казалось, будто он ходит по своему миру и создает, и улучшает, и исправляет; однако Вор-Юн-Гак отчетливо видел, как над Зергером склонились две огромные скалы из стекла – страшные, но пока совсем целые.

– Скалы не рушатся. Вероятно, следует им помочь. Да, помочь. – Хитрый Змей на мгновение отвлекся, глядя на алмазы своего тела, а потом снова сказал экрану:

– Я надеюсь, этот сочинитель в лаптях уже нашел что искал? Свой магический цветочек?

Однако Цветок Успокоения по-прежнему горел неярким белым цветом посреди чащи, и Веди поблизости не было.

– Он найдет его скоро. А Гониденеку, вероятно, туго? – спросил Вор-Юн-Гак, но увидел одну черную массу.

– Отбегался. На мелочь не тратим времени.

На самом деле, Гониденек уже сидел в шапке Веди Взмокина, в которую вор-юн-гаковы лучи не проникнут; невидимая сила крутила Гониденека. Шапка все время съезжала.

– Слушай, товарищ мой, чего ты так резво вертишься?

– Я не вертюсь… Я борюсь… с моим страхом.

…Страх, кошмар, ужас – до чего же частые явления, даже в тех местах, где не очень любят мыслить. Страх бессмертен. Он уходит и возвращается снова. И вот опять в дальних уголках Вселенной видели гигантский огненный вихрь. Это Вор-Юн-Гак, Хитрый, Подлый Змей, мчался назад с добычей нового богатства и новой мудрости. Что поделать, богатство и мудрость он очень любил. Если кто-то владел редкими знаниями или идеей, то Вор-Юн-Гак старался забрать их себе – хитростью или силой; точно так же он поступал и с материей. Это делало Вор-Юн-Гака грандиозным, могучим, непобедимым; но, несмотря на свое величие, Хитрый Змей имел хорошую память на мелочи. Поэтому-то он, едва прибыв, сразу поинтересовался судьбой Вединой компании. Она его удовлетворила вполне; даже можно было сказать, что Вор-Юн-Гак победил и на этот раз. Почти победил.

…

Трава на лугу вымахала по пояс, а местами и еще выше; из нее вперемешку торчали сорняки и культурные растения с длинными листьями, заостренными на концах. Ведя Взмокин постоянно натыкался на них, но героически шел вперед, слушая Гониденека.

Гониденек из-под шапки давал советы:

– Они тут все жутко необразованные. С ними просто нельзя. Любят лупить. Но ты, Ведя, не беспокойся. Ты меня, главное, слушай. Они тут ходят или на двух ногах, или на четырех. Если увидишь те, которые на четырех, то говори им сразу: «Ага!!! Бездарного вам угощения!!!». И, главное, свисти.

– А это не получится слишком грубо?

– Не, не грубо. Они иначе не соображают. Я же знаю. Надо прямо так вот. Это если у них четыре. А если две, то тут надо сперва кулаками…

Ведя встал и подумал.

– Дружочек, а может, они – это не они, и ты их с кем-нибудь перепутал?

– Да как же я могу путать! – возмутился Гониденек. – Да я их вдоль и поперек ощупал… облазил… в общем, я же точно знаю. Ты, главное, меня слушай.

Ведя шел и наконец увидел впереди троих – кругленьких, с пушистым туловищем и на четырех ножках. Они что-то ели. Ведя, следуя инструкциям Гониденека, подошел к ним неслышно и говорит:

– Здравствуйте, мы к вам. Да здравствует просвещение!

Трое посмотрели на Ведю, недоумевая.

– Ну свисти, свисти, свисти – зашипел из шапки Гониденек. – если не свистнешь, мы пропали!

Ведя как свистнет – тех троих чуть не сдуло; они зачирикали, застрекотали, закружились волчком, а потом юркнули в траву и помчались прочь.

– Стойте, просвещенные!! – закричал Ведя. – Мы ж с вами еще не переговорили! Как тут нам дойти до…

Но трое уже растаяли, растворились в густой траве.

Гониденек кувыркался от смеха:

– Здорово вышло! Так им, круглобоким… будут еще меня ногами толкать. Давай еще на кого-нибудь свистнем! Кстати, выдери вон ту палку.

Ведя поднатужился, но потом стал рассуждать:

– Как-то глупо выходит. Разве мы собирались кого-то разгонять? Нам же, наоборот, надо было посоветоваться.

– Вот еще – с такими олухами советоваться! Они же ничего не соображают. Идем дальше. Ты, Ведя, не беспокойся. Ты меня слушай. А при чем тут просвещение?

«Ерунда полнейшая» – думал Ведя про себя – «И зачем я выковырял этот шест, вдруг он кому-то нужен? Гониденек слишком самонадеян.». Но не стал этого говорить, чтоб не обижать Гониденека.

Заросли густели и увеличивали. Они стремились ввысь. Ведя прошел еще двести или триста шагов и тут вдали услышал голос, вернее два голоса. Один был резкий, грубый, другой – мягкий, мелодичный и немного чирикающий. Не было видно, кто разговаривает – травы выросло по шею – но, судя по интонации, грубый голос ругался на мягкого:

– Да как ты смеешь решать что-то за меня!! Безделка!!

Мягкий голос оправдывался:

– Прелестный, но мне просто хотелось… хотелось сделать лучше…

– А что ты такое, чтоб делать лучше? А?! Ничтожная безделка?! Кто ты есть, что решать?! Да за это сушить надо!!

– Прелестный, я тебя прошу…

– Ах ты еще просишь?! Ну так получай!

– Ну, сейчас будут мутузить. – прошептал Гониденек, и зачем-то сжался.