– Нельзя. – Он ощутил, как она качает головой. – Я не могу стать тобой. Ты не можешь стать мной.
– Я понимаю. Я всё понимаю. – Он закивал, чтобы отогнать вновь подступившее отчаянье: на самом деле он ничего не понимал и не хотел. – Спасибо. Спасибо, что пришла сегодня.
– Я обещала. Было второе желание, и я выполнила его. Ты летел. Ты видел? – Она улыбнулась и вгляделась в него с прежней игривостью. Он улыбнулся в ответ. – Ещё третье. Что ты хочешь?
– Я хочу только, чтобы ты была со мной.
Он выдавил это из себя усилием и улыбнулся, почувствовав, насколько жалкой вышла улыбка.
Ведяна покачала головой:
– Это не желание. Ты сам знаешь.
Он пожал плечами. Его затопляла такая тоска, что думать о чём-то сейчас не мог. Она поняла это и сказала:
– Хорошо. Позже. Скажи мне позже. Или Итили. Если не мне, скажи это ей. Она – это я. Почти.
– Почему не тебе? – Он заволновался. – Ты вернёшься?
Её лицо стало слегка растерянным, как бывало всегда, когда он, забывшись, употреблял будущее, и она словно бы теряла почву. Но быстро нашла её и сказала:
– Вернусь. – Потом улыбнулась лукаво и добавила: – Мы вернёмся.
– Мы? – Рома не понял. Ведяна снова посмотрела на него весёло, а потом кивнула, давая понять, что то, что он в эту секунду подумал, – именно то, ради чего она действительно сегодня пришла. – Мы, – повторила, и в голосе звучала гордость.
Она была наивной и смешной в этот момент. Чтобы не рассмеяться, он обнял её, закопался в волосы, вдохнул, и хотел что-то сказал – как почувствовал, что она зевнула и обмякла в его руках.
Отстранился. Вгляделся в лицо. Она засыпала.
– Пойдём. Сюда, – сказал шепотом.
Взял её на руки и отнёс в постель. Уложил, прикрыл одеялом. Она тут же свернулась калачиком. Он погладил её по голове, отстранился. Кровать скрипнула.
– А ты? – пробормотала она, не открывая глаз.
– Я тут. Спи.
Снял свитер и футболку. Обернулся, стаскивая джинсы.
– Я хотела тебе что-то сказать, – проговорила она. – Я что-то… для того пришла…
Обернулся, вслушиваясь. Она молчала.
– Ты уже сказала.
– Нет. Другое, – пробормотала мягким голосом. – Что вы говорите. Что ты сказал уже мне… А я…
И замолчала. Он ждал. Но она спала. В тишине комнаты, в тишине дома и мира он слышал её дыхание.
Подождал ещё немного, потом вытянулся рядом. Лежал без сна, глядя в потолок. Томился ощущением чуда и счастья.
Часть 3
Чужой
Глава 1
С этого дня началось новое время его жизни, не похожее ни на что, бывшее с ним раньше.
О том, что всё изменилось, он догадался, ещё не проснувшись. Во сне его качало, крутило, болтало в воде, но наконец вынесло на берег, и он лежал, улыбаясь непонятно чему, пока не почувствовал, что просыпается: вернулись ощущения тела, и он понял, что холодно; потом вернулся и слух, и он понял, что не слышит прежнего пения, но слышит другое – ещё более меланхоличное, почти незаметное.
Это значило, что пришла зима.
По комнате протопали лапки, мягко, но уверенно. Гренобыч вспрыгнул на открытое окно, остался сидеть на подоконнике. Зрение тоже вернулось, и, хотя Рома ещё не открывал глаз, он через веки видел, что света в комнате стало больше.
Наконец он сел, обернувшись к окну. Оно оказалось распахнуто, обе створки – настежь. Рома подивился, что совсем не замёрз. В абсолютном безветрии на улице медленно падал снег, покрывая сад, пустырь и холмы за забором: всё уже было белое, снег шёл всю ночь и успел укрыть пространство.
Ведяны рядом, конечно, не оказалось. Рома и не рассчитывал застать её утром. Он знал, что она уйдёт – теперь до весны. Подумав так, Рома вдруг с удивлением и каким-то беспокоящим, зудящим чувством понял, что не представляет, когда это – весна. Попытался подумать вперёд, но не нашёл там ничего, одна пустота, и поэтому никак не удавалось себя успокоить тем, что вот, дескать, весна
Это удивило его и обрадовало. Ещё накануне, засыпая и понимая, что она уйдёт, что уже утром он её не застанет, а потому борясь со сном как можно дольше, он был уверен, что сойдёт с ума от волнения, впадёт в депрессию от невозможности быть рядом с ней. Однако ничего подобного сейчас не чувствовал. Он был спокоен и даже счастлив. Счастье это не имело причины, оно происходило из этого белёсого, как разлитое молоко, утра, из новых ощущений свободы и времени, оно заполняло его естественно и просто, как воздух. Спокойствие же это было объяснимо: он знал, что с ведяной всё хорошо. Что в том месте, где она сейчас – под мшистой корягой, под снеговой шапкой, – ей тепло и ничто не может её потревожить. Что так она делает всегда, и ничего более естественного для неё не может быть.
Именно потому, что она не человек.