Ведяна

Он пятился, и кот шёл. Похоже, он почти не видел своими затёкшими в гное глазами, но шёл на голос и на само присутствия кого-то. Это его держало. Рома чувствовал, что он хватается за него, пусть и не хочет, пусть и боится, но страх смерти был сильнее, и то, что источало тепло и жизнь, влекло его сейчас за собой – это был Рома.

– Молодец. Ты сильный. Идём, – приговаривал он, двигаясь еле-еле, чтобы кот не отстал.

Так, со скоростью улитки, они двинулись в сторону пешеходного перехода – Рома пытался представить, как станут переходить дорогу, это казалось самым большим препятствием, большим даже, чем длинная улица, до конца которой надо дойти. Но машин почти не было: одну они пропустили по встречной полосе, пока добирались до середины дороги, а больше никто не ехал. Кот с трудом забрался на тротуар, тяжело выдохнул и двинулся дальше – Рома не давал ему останавливаться.

На 40 лет Победы стали встречаться люди. Они оборачивались, морщились, вглядывались Роме в лицо, потом отворачивались и ускоряли шаг. Но Рома и до этого чувствовал, что они с котом привлекают внимание: невидимые, по углам и подвалам прячущиеся животные, птицы с деревьев, все следили за ними. Он ощущл недоумение, исходящее от них: зачем? куда? Кот, по счастью, ничего не замечал, и это Рому радовало – животные не любят внимания.

Вывеска с нарочито улыбчивой собакой и довольной жизнью кошкой появилась у предпоследнего дома. Рома очень надеялся, что по случаю раннего часа посетителей в клинике будет немного. И в то же время по мере приближения к подвалу в душе ожила тревога. Рома сам не понимал, с чем она была связана: что его не примут, выгонят с этим котом, ничейным, обречённым, что ему не помогут? Успокаивал себя: не о том, ты сейчас думаешь не о том. Надо только о нём. Ему нужна помощь. И больше ни о чём другом. Но страх не проходил.

Наконец дошли. Рома открыл дверь. Из подвала пахнуло теплом и множеством запахов.

– Сюда, – позвал Рома. – Пришли. Вниз.

Кот стоял не шевелясь. Он принюхивался. Не надеясь разлепить глаза, изо всех сил втягивал воздух и пытался понять, что его ждёт. Пахло страшно. Не просто неприятно: страшно – холодный, равнодушный запах смерти. Рома тоже чуял его. И у него по позвоночнику потек тот же страх. Но он знал, что с ним надо совладать, что он может с ним справиться, что это нужно. И должен кот. Должен – иначе ничего не получится.

– Идём. Сюда. Вниз, – говорил тихо, но настойчиво.

Кот не двигался. Он стоял и нюхал.

– Эй, ну кто там? Не май месяц! Или туда, или назад, нечего выстужать! – раздался снизу старушечий голос, и Рома от неожиданности вздрогнул. Кот не шелохнулся. Голос для него не значил ничего. Во всяком случае, гораздо меньше, чем запах. Рома понял, что надо действовать, и, придерживая дверь, сделал шаг на ступеньку вниз:

– Я иду. Ты за мной, – сказал, привалившись к двери, давая коту пройти. – Иди. Я здесь.

– Я сказала: дует! – капризно прокричали снизу и раздались шаги: старуха вышла к проходу и пыталась разглядеть, что делается наверху.

– Иди. Здесь помощь, – говорил Рома, не обращая на неё внимания и не давая обратить коту. – Тепло. Спокойно, – добавил он, и неожиданно это подействовало: кот будто решился, качнулся вперёд и пошёл. Рома прикрыл за ним дверь. Кот медленно, как слепой, спускался по ступенькам, останавливаясь на каждой и отдыхая.

– Куда? Дворового, блохастого! Совсем, что ли, с ума посходили! Ты куда его тащишь, заразить всех тут хочешь?

Старушечий голос звенел и неприятно резонировал в замкнутом помещении подвала. Рома не оборачивался и не обращал на неё внимание. В коридорчике перед кабинетом стояла скамья, к ней он и повёл кота: под ней можно было спрятаться. Кот это понял тоже, забрался под укрытие, тут же сложился в клубок; его стало трясти. Рома сел сверху, чтобы кота не было видно за его ногами, и только тогда поднял глаза, чтобы посмотреть на кричавшую женщину.

– Грязь, вонь, зараза! Как можно?!

Она была пожилая, но ещё не старая – голос оказался старше, чем лицо. Хотя в полутьме подвала Рома плохо разбирал её черты, но видел, что маска возмущения и недовольства давно исказила их. Говор был не местный. На ней было серое пальто, какие носили лет тридцать назад. На другой скамье у противоположной стены стояла старая тряпичная сумка и там сидела маленькая белая собачка. Она сжалась и поскуливала, поджимая лапу, стыдливо и испуганно слушая голос хозяйки. Та никак не могла успокоиться.

– Он вам мешает? – спросил Рома тихо, пытаясь взглянуть ей в глаза.

– Мешает? Это зараза! За-ра-за! Это истреблять, а не тащить куда…

– Вы пришли к врачу? – спросил Рома так же спокойно.

– Твоё какое дело?! Я требую, чтобы это сейчас же…

– Мы тоже пришли ко врачу. Потому что он болен. Как и ваша собака.

– Это всё никак, это никуда…

– Нельзя потише! – раздался ещё один голос: открылась дверь, и из неё выглянула женщина в белом халате, крупная, с недовольным лицом. Она что-то жевала. Пахнуло хлоркой.

– Вот, полюбуйтесь! – тут же обернулась к ней тётка. – Это куда вообще? Такое вот – ужас что! Зараза, я не знаю уж как…