Ведьма

Словник увидел, как распахнулся перед ним темный потайной ход. Все та же сильная рука поволокла его по круто уходящей вниз лестнице. Той, что уже встречал однажды старик в одном из своих видений. Вспомнив, Болюсь забился в руках великана Игора, закричал, но ему зажали рот.

Глава 53

…да так, что не вздохнуть. Только сердце бьется, из груди выскакивает, и страх сжимает горло. И все мерещатся рыжая прядка да заплаканные глаза.

Иларий прижал ладонь к расходившемуся сердцу, потер веки, прогоняя сон. Кошмар отступил, развеялся лоскутками в утреннем прохладном воздухе. В открытое окно свистел укоризненно и грустно соловей. Но Илажка не стал слушать.

Встал, набросил рубашку.

Думал, хорошо будет спаться дома, под боком у князя Казимежа. После жесткой лавки показалась постель мягкой и пышной, как свежий каравай. Но не спалось на этой мягкой постели, ныли и горели руки. Только под утро удалось манусу заснуть, и тотчас закружил странный и мучительный сон, уставились из темноты серые, полные боли глаза.

Иларий проснулся совершенно разбитым, но не таков был княжий манус, чтобы сдаваться мимолетному сну. Умылся ледяной водой, пригладил непослушные черные кудри, тряхнул головой. Подумал: к Каське надо бы съездить, поглядеть, как там дальнегатчинский княжич, должен был за пару дней уж на ноги встать. И пора за работу браться. Может статься, найдется у Казимежа дело в Черне, так надо рядом быть и вовремя под руку подвернуться. С Казимежевой грамотой в Черну спокойней ехать. Месть – она не заветреет, а сила со временем возвращается.

Иларий вышел во двор и широким бодрым шагом направился к княжьему терему, на ходу застегивая кафтан. Одна пуговица не пожелала поддаться, Иларий на мгновение остановился, чтобы справиться с нею, и тотчас получил крепкий удар локтем.

Манус развернулся, гневно сверкая глазами и привычно складывая ладонь в оборонительное. Но тотчас опустил руку и угасил яростный взгляд. Перед ним стоял Якуб Белый плат.

При виде мануса лицо Якуба посветлело, княжич улыбнулся, протянул руку старинному товарищу. Иларий сперва приветствовал будущего повелителя Бялого как полагается, поклонился низко, шапку снял. А потом сверкнули из-под темных кудрей синие глаза, Илажка сгреб Якубека в охапку, стиснул.

Белый плат, не вполне оценив его щенячью радость, похлопал мануса по плечу, шепнул: «Полно» – и попытался отстраниться. Да что уж скрывать, обрадовался, что жив Иларий.

– Где пропадал, паскудник? – насмешливо бросил он, разглядывая бледное лицо Илария, впалые щеки. – Чай, от рогоносцев твоих баб по лесам прятался. А батюшка по тебе уж и тризну хотел править.

– Не так уж и ошибался батюшка князь Казимеж, – ответил Иларий с широкой улыбкой, пряча в складках одежды изуродованные шрамами руки. – Едва не помер ваш Иларий, одним упрямством да бабьими молитвами вернулся.

– Видно, хорошо наши бабы умеют молиться, – захохотал Якуб, – да только, знать, так рьяно не за всякого просят. Меня вот, видишь, не отмолили.

Тень мелькнула на лице княжича.

– Умеют, умеют бабы молиться, – словно бы не замечая ее, подхватил Иларий. – На подъезде к Бялому хотели дальнегатчинца нашего, Тадека, вольные люди порешить. Да только я поспел – не иначе молилась за него твоя сестрица. А может, и еще кто, кому по сердцу наш русый богатырь… Да и за тебя, я думаю, та девчушка Элькина, с косой, верно, крепко молится.

Иларий весело прищурил синие глаза, ожидая, что подхватит Якуб шутливый разговор, но тот не подхватил, хмуро глянул на бледнеющее небо. Откуда было знать веселому манусу, что согнал Якубек со двора свою Ядзю, отослал в Черну за то, что помогла Тадеку. А теперь, видишь, оказалось, что едва не погубила. А может статься, не одного Тадеуша поджидали в лесу разбойники. Только не стал делиться Якуб своими темными мыслями с воскресшим манусом.

– Эльке сейчас едва ли до молитвы, – посуровев, ответил он веселым словам Илария. – У Чернской княгини много дел. А Тадеуш куда подался, не знаешь?

Иларий отшатнулся, удивленно захлопал глазами.

– Нешто отдал батюшка Казимеж Эльжбету Чернскому душегубу, – проговорил он, словно не услышав последнего вопроса. – А я думал, брешут, что сам кровопийца к нашей Эльке сватается.

– Собаки брешут, – буркнул Белый плат, – а молва редко ошибается. Отдал Эльку, быстро дело обернул Черный Влад. Почитай, через четыре дня, как ты пропал, стала Эльжбета княгиней Чернской. И приданое отец дал непростое. Людьми расплатился…

Якуб пристально смотрел в лицо манусу, думал – выдаст Иларий, хоть взглядом, хоть движением капризных губ, что знает, как Казимеж его, раненого, Черному Владу в Элькино приданое дать хотел.

Иларий отозвался не сразу. Вспомнил – говорила что-то лесная травница про свадьбу в Бялом. Только не до того ему было, и не слушал ее вовсе. О руках думал. Себя жалел. А про то, как он в ее доме оказался, Агнешка и говорить не желала. Мол, долг свой плачу, и весь сказ. А вот тот палочник, что умер в лесу от своего посоха в Илажкиной руке, – тот о Черном князе говорил.