Ведьма

– Она упала в грязь, и странный мальчишка подбежал помочь ей. Он все выкрикивал ее имя. «Дилл! Дилл! Я помогу тебе, Дилл!» – твердил он. Мальчишка точно поврежден умом…

Я застыла, глядя на лицо Джессики, на ее движущиеся губы, она говорила внутри моей головы, шептала, вторя биению моего сердца.

– Солдаты заставили их встать и отвели их в тюрьму, и мальчик продолжал кричать: «Не трогайте Дилл! Оставьте Дилл в покое!» И я подумала, какой странной болезнью он болен и какое у этой девочки необычное имя.

Я чувствовала головокружение. Тошноту.

– С ними были другие? Женщина с длинными седыми волосами? Ты слышала другие имена? Мэйбл? Талли?

– Нет. – Джессика покачала головой, укачивая засыпающую Фэй. – Прости, Ивлин.

Анна была рядом со мной, младенец спал у нее на плече. Глаза Питера протрезвели.

Должно быть, ковен искали и нашли.

– Где эта тюрьма? – прошептала я.

– Тебе нельзя туда идти, дитя! – начал Питер.

– Скажите мне!

Питер покачал головой.

– Это слишком опасно.

– Южная улица. Через четыре улицы к западу отсюда. За площадью. – Джессика посмотрела на мужа. – Ради детей, Питер. Ради тех детей.

И он знал, что не сможет меня остановить, ведь разве он сам не поступил бы так же?

Трясущейся рукой я взяла камень. Тошнота подкатывала к моему горлу. Я должна выйти на свежий воздух. Дилл здесь. Дилл здесь.

Я подошла к двери в дальней стене, мушкет и клинок наверху указывали мне путь.

– Иви, постой. – Анна передала младенца Питеру.

– Нет, Анна, не на этот раз.

– Иви, я могу помочь.

– Нет. Это мое дело. Я должна пойти одна.

Ее глаза светились, она покачала головой. Дорогая моя подруга.

– Клянусь тебе, Анна, я вернусь, обещаю…

Я осеклась. Я сказала это слово сестре, которая доверяла мне. И матери. Обеим я обещала. Обеим я солгала.

Поэтому я не сказала больше ничего. Подняла холодный засов. Посмотрела на их лица в последний раз. Потом повернулась и вышла в ночь.

Дилл. Я иду.

23

Ночной воздух обдавал прохладой мое лицо, пока я стояла, прислушиваясь.

Ни толпы. Ни визжащих детей. Ни цокающих копытами лошадей. Ничто не шевелилось, кроме эха воспоминаний в моей голове. Дилл, рыдающая, умоляющая меня не оставлять ее, пожалуйста. Пожалуйста.

Сжав зубы до скрипа, я передвигалась от двери до двери, спиной к стене. Внутри одного из домов ревел смех. Таверна – пьяницы в открытом море, плывут долгую ночь. Я пошла дальше. Огоньки за ставнями спящих домов освещали мне путь. Но я не видела никакой площади.

Я вспомнила свою первую охоту с матерью. Я так переволновалась, боясь не поймать добычу, опозорить ее. Тогда она притянула мою голову к своей.

Иви… Дыши медленно…

И я вдохнула. Глубоко и медленно.

Чувствуй ветер…

И, словно ее дыхание на своей щеке, я ощутила порывы ветра, который подхватывал соломинки с земли, и они танцевали, как маленькие старички, спотыкаясь и падая.

Итак, я последовала за этими кружащимися соломенными человечками по улице, туда, где она изгибалась и становилась шире, представляя моему взору прилавки торговых рядов. Ветер стих, соломенные человечки остановились. Площадь была тихой. Ждала.

– Спасибо, мама. – Я стала красться дальше.

Рынок променяли на постель. Прилавки и ящики были брошены, как лодки на пустом берегу. Но, двинувшись дальше, я заметила мерцание фонаря.

Я присела на корточки у какого-то прилавка, вслушиваясь, ощупывая грубую деревянную поверхность пальцами. Ни единого звука.

Прошла мимо лохани с водой, вдохнула запах коровы и навоза. Что-то шевелилось в свете фонаря. Я добралась до башни из ящиков и выглянула из-за них. У меня перехватило дыхание.

Рядом с мерцающим фонарем стояла огромная конструкция, сколоченная гвоздями, высокая и крепкая, а под ней – длинная скамья. Вверху, одна рядом с другой, раскачивались семь веревок. А на конце у них, как семь голодных ртов, зияли семь петель.

Мои пальцы впились в ящик, занозы кусали их.

Виселица.

Под моей дрожащей рукой ящик покачнулся. Я видела, как он скользит вбок, но была слишком зла, чтобы этим обеспокоиться.

Он упал с громким треском.

– Ч… что? Кто?..

Из-под помоста выкатилась груда тряпья. Нищий повернул голову и увидел меня.

– Леди?

– Тюрьма, – прошипела я, – в какой стороне? Говори!

Трясущимся пальцем он показал за виселицу, на узкую улочку в темноте.

– Там, – прошептал он, не моргая. – Туда.

Я подошла ближе.

– Как я пойму, что это тюрьма?

– Огни… – Он подыскивал слова. – Над дверью!

И затем он со всех ног пустился в бегство, огибая прилавки и едва не падая, и исчез.

Я не хотела пугать его, но так уж вышло. Во всем виновата была виселица под светом фонаря, которую оставили у всех на виду для пущего страха.

Хлесткий ветер пронесся по улице. Я подняла нос, как учила мать.

Ты чуешь запах, Иви?

Я вдохнула. Пыль. Солома. Навоз с рынка. И вот я уловила запах дыма.

Я побежала. С тонкой луны, свернувшейся калачиком на постели из звезд, стянули облака, и под ее оголенным светом я достигла перекрестка. Теперь куда?

«Кууда-кууда!»