В общем, довольный, председатель, ни свет ни заря, прибыл в правление, под крики петухов и удивленный взгляд тети Нины, выгонявшей свою пегую корову на луг – означенная, прихрамывающая из-за отложения солей в левом колене, тетя жила подле правления и являлась для председателевой жены неоценимым источником информации по его состоянию.
Пришел, отпер дверь и сразу к холодильнику, в коем его словно ждала початая бутылка шведского «Абсолюта». Кем-то подаренная. Сам-то председатель такую не покупал, предпочитая либо самогон, либо что-то проверенное и отечественного производства. Но тут, вопреки обычаю не поддавать с утра, разве только для опохмела, принял пятьдесят грамм, недовырванным из рубашки репьем занюхав и даже, частично, им закусив. Глубоко вздохнул, почувствовал себя взбодренным и подошел к окну, которое и распахнул – навстречу утру, встречавшему, как известно, прохладой.
Потом, потерев ладони и с вожделением глянув на холодильник, но произнеся вслух: «Ладно, успеется», уселся на стул, пододвинув его поближе столу, стопка с листами и ручкой лежала тут же. Довольный, председатель приготовился писать… И тут его осенило: ни имени, ни фамилии своего нового бухгалтера он и знать не знает. Но Бляшкина это даже обрадовало: повод появился наведаться лично и познакомиться. Осталось только дождаться хотя бы восьми часов. Хотя нет – лучше семи.
Участковый вышел на крыльцо и достал папиросу.
Глава 4
Бляшкин не дотерпел ни до 8, ни даже до 7, а, как говорят на селе: побёг на самую окраину, к бывшему Митькиному дому. Благо, повод был. Прибёг, глянул на часы. Шесть. Ничего. Подождет.
– Доброе утро, чтой-то вы в такую рань?
Она стояла на пороге. Все в тех же темных очках: солнце-то уже вроде час как взошло и день обещал быть погожим, хотя роса еще напоминала о предутренней зяби.
На ней – обтягивающие, столь непривычные глазу Бляшкина, джинсы, кеды и какой-то серый свитер, до самых колен. Причесана? Ну, разве что руками, впопыхах, впрочем – растрепанность только придавала ей шарма.
Заготовленная Бляшкиным речь о приеме незнакомки на работу, для чего, значит, надобно, выяснить ее, незнакомкино, имя, застряла у него в пересохшем горле и навеянная «Абсолютом» бодрость куда-то враз улетучилась.
– Простите, а во сколько у вас магазин открывается? Мне бы чайник купить с кипятильником и из продуктов кой-чего.
Услышав все это, Бляшкин только кивнул, как-то нарочито хлопнув челюстью и уже развернулся, дабы, как и давеча за постелью, рвануть домой за чайником. О том, что он скажет при этом уже стопроцентно проснувшейся и копашащейся во дворе жене, не подумал. Но бежать не понадобилось.
– Вы куда? Я сейчас не голодная. Магазин же у вас есть?
– Ага, в десять открывается, если Клавкина сеструха не проспит – как-то растерянно кивнул председатель, так и не решив: бежать-таки ему за чайником или остаться. Терзания были недолгими.
– Да вы не переживайте, это не срочно.
Бляшкин переживать перестал и, наконец, вспомнил, для чего он, собственно, примчался ни свет ни заря.
– Я вас на работу хочу устроить, бухгалтером, только мне вот – председатель даже как-то замялся – им ваше нужно и фамилия.
Она как-то запросто представилась. И Бляшкин застыл в растерянности. Нет, то есть он собрался идти обратно в правление, но… но идти никуда не хотелось. Он вот стоял и пялился. То на Яну – так звали его будущего бухгалтера, – то по сторонам, пока она не разрядила обстановку.
– Ну, что, пойдемте, я готова.
– Куда? – вновь, как и при их первой встрече, задал донельзя глупый вопрос бывший участковый.
– В это, как его, правление ваше, мне ж, наверное, заявление написать надо и расписаться в нем?
Бляшкин, от перспективы совместной прогулки, аж подпрыгнул слегка от радости и как-то ловко притопнул, при этом не забыв хлопнуть себя по лбу: этак как же он совсем забыл о заявлении, которое устраивающийся на работу должен ему написать. Последний раз Колька такое строчил, точнее – мамаша его, а Колька только расписался.
В общем, она спрыгнула с порога – прыгать было целесообразнее и безопаснее, нежели наступать на полусгнившие и ненадежные ступени и почти пробежала по героически вытоптанной вчера Бляшкиным тропе, подцепив свитером, по пути, пару репьев, которые председателю страсть как захотелось вырвать. Не решился. Отчего расстроился и удивился. Удивился потому, что по части баб в молодости был не промах. И в клубе отплясывал, и на медляк пригласить мог, и на мотоцикле – «ижаке» – покатать, и на сеновал сводить.
«Но то местные девки» – оправдал сам себя бывший участковой. В самом деле, Яна была какой-то другой. Даже странной. Шли молча. Перейдя речку по узкому мосту, они оказались подле родника. Бляшкин аж рванулся к нему, отпихнул круглую деревянную крышку, с грохотом упавшую от непросыхающую подле родника черную утоптанную землю и ловким движением спустил вниз привязанное скрипучей цепью ведро, которое с гулким эхом ударилось о воду.