Ведьма-иллюстраторка

— Совсем одичали в своих болотах. — нэй Якос осуждающе поцокал языком, — Какая порнуха? Это любовь.

— Хорошая. Хорошая порнуха, — кивнула Маркарет, — крепко стоящая, я б сказала. На профессионализме, конечно.

Нэй Якос разочарованно закатил глаза. Хлопнул себя по коленям: мол, сдается.

— Как вам будет угодно. Вы примете отступные, или все-таки начнем долгую тяжбу?

— Вы же знаете, кто мой двоюродный дядя? Я — Талавинне.

Якос замялся на несколько секунд, но довольно быстро нашел, что ответить.

— Если вы можете попросить у него протекцию в суде, почему бы вам не попросить у него денег? У него их куда больше, чем у скромного меня.

— Вы запятнаете и его репутацию тоже. Не страшно?

Нэй Якос добродушно рассмеялся, и шмякнул на стол еще два мешочка.

— Последнее слово.

— Тошка?

— Он принес еще два, — мяукнули откуда-то из-под стола.

Маркарет в такие моменты просто обожала свою кошку: на нее всегда можно было положиться.

— Давайте. На том разойдемся.

— Да подавитесь!..

Когда он ушел, Тошка запрыгнула на стол.

— Уверена? — спросила она, — Тут мало. Ты ведь можешь не только к Талавинне обратиться. Скажи Дезовски — и ему краски не продадут! У тебя есть связи, хозяйка. Все ведьмы сестры.

Маркарет почесала Тошку за ухом, провела рукой вдоль спины. Тошка плюхнулась на спину, подставляя живот.

— Я устала. Меня не в первый раз кидает редактор. И он же в итоге заплатил…

— Не все. И если б не род, и того бы не получила. Разве так честно?

— Но заплатил. Хоть что-то. Я устала.

— И что?

— Давно мечтала посмотреть, как оно будет гореть, — Маркарет почесала подставленную грудку, — ценнее денег.

Тошка недовольно мявкнула и прикусила руку хозяйки зубами. Не больно — так, обозначила протест.

Говорят, ведьма и фамильяр похожи друг на друга. Не обязательно как две капли воды: просто какая-то общая черта. С Тошкой Маркарет уже начала в этом сомневаться.

А теперь, потирая укушенную руку, задумалась — может, вот оно?

Им обоим достаточно лишь обозначить протест?

Обозначить — и так становится чуточку легче…

7

Трубка дымилась на поставленном на торец бревне.

Маркарет откинула со лба выбившуюся из тугого узла прядь, покрепче ухватилась за лопату, и вонзила ее в твердую, ссохшуюся землю. Душная ночная жара, которую застоявшийся в сарае воздух делал еще невыносимее и будто плотнее, сделала ладони липкими, влажными, руки скользили по черенку. Запах полыни забивался в ноздри и, казалось, тек по спине с потом.

Она копала уже пару часов: кости глубоко ушли в землю.

Может, нэй Алассандр и вовсе указал неправильное место. Что ж, тогда ему не повезло: Маркарет не собиралась гасить трубку и переспрашивать.

Наконец в куче земли что-то мелькнуло: Маркарет присела на корточки, просеяла землю меж пальцами. Челюсть. Нижняя.

Неплохо. Пойдет.

Она сунула ее в карман, взяла лопату и вышла из сарая, не оглядываясь.

Хидакэ, спички или магия?

В ночи громко орали сверчки и лягушки и плескалась о берег речка, мешая сосредоточиться.

Маркарет начала разбрасывать вокруг сарая солому. Она не особо-то умела поджигать здания, но про солому где-то читала. К тому же внутри было полно дерева, холста и горючих красок — она надеялась, это поможет.

Наверное, все-таки магия? Это позволит ей раскрыть свою индивидуальность.

Она начала было формировать шар, но услышала чьи-то шаги на тропинке. Кто-то топал, как медведь, и шуршал камышами. Кто-то нес с собой фонарь: Маркарет издалека увидела теплый огонек горящей внутри свечи.

Что же, тоже вариант. Почему бы не подождать?

Это оказался священник. Тот самый, с усиками. Он крался по берегу, как будто за ним кто-то еще крался. Упырь, например. Позарился на девственные усики и преследовал.

Не, хлипковат он был для священника, не дорос. Маркарет подумала и обозвала его про себя служкой. Он же обозвал ее Талавинне, хотя его никто не спрашивал?

Служка все время оглядывался, как будто фонарь позволил бы ему разглядеть что-то в темноте.

Маркарет затушила трубку и отступила к углу сарая, во тьму, растворившись на фоне серой стены в своем сером платье. Ей стало интересно.

Нэй Алассандр ничего про служку не говорил. Хотя… мог и умолчать. Больно привычно служка крался и оглядывался.

И конечно, умудрился споткнуться о брошенную лопату и грохнуть об землю фонарь. Лопата-то была новым элементом пейзажа. Лопаты он не ожидал.

Огонек свечи трепыхнулся и погас.

Маркарет надеялась, что свеча покатится и подожжет солому, но, видимо, ей этой ночью не особенно-то везло.

Ночной сквознячок уже потихоньку развеивал запах полыни, и нэй Алассандр начинал подозрительно клубиться где-то у Маркарет за плечом: вот-вот и заговорить сможет. Надо будет сразу по возвращении в Академию попросить учителя научить рисовать эти его амулеты от злых духов, а то сколько можно, достал.