Ведьма полесская

Прохор сидел в глубокой растерянности. Такого поворота он тоже не ожидал. Это, конечно, в корне меняло ситуацию. Но ему, как и любому селянину, страшно было менять условия жизни, к которым он привык. Тут всё знакомо, тут его родные, тут он вырос. Там всё надо начинать сызнова.

– Егор Спиридонович, а может всё-таки не надо мне туда? – Прохор сделал ещё одну слабую попытку уговорить Егора Спиридоновича изменить своё решение. Голос его звучал неуверенно. Он знал, что если паны договорились, то никакой холоп не переубедит их в обратном. Прохор только одного не знал: пан Хилькевич на упорство Егора Спиридоновича пригрозил ему разрывом дружеских отношений, а главное, пообещал такую сумму за Прохора, что отказаться было бы просто глупо. Эти два условия в одночасье склонили пана Войховского к согласию.

– Ты, Прохорка, не горюй. Знаю, о чём думаешь. Так вот я тебе и говорю – можешь мне поверить – просторы охотничьи там намного интереснее и богаче наших будут. Почти девственные леса, заливные луга, речка… правда, небольшая. А болота кишат утками дикими. Но и это не всё. Семен Игнатьевич говорил, что у них там самые красивые девки. А как на праздники гуляют! Хороводы водят, у костров сидят! А какие песни поют! Короче говоря, готовься. В начале следующего месяца приказчик по моим делам в Каленковичи поедет, и ты с ним. А там тебя встретят и заберут. Ну, вот, кажется, и всё, – подвёл черту всему вышесказанному пан Войховский.

Этими словами он подвел черту и под периодом жизни крепостного селянина Прохора Григорьевича Чигиря, прожившего под родительским кровом двадцать лет.

Глава 7

Отчаяние переполняло Янинку. Вот уж около года прошло, как она с 1 матерью по воле злого рока опять оказалась изгнанной из обжитых мест. Серафима заверяла дочку, что это ненадолго, надо лишь переждать смутное для них время. Но это же время с каждым днём всё больше и больше искореняло надежду на возвращение к нормальной жизни. Словно воск, эта надежда таяла и слезами исходила, оплакивая лучшую пору жизни, которую девушка проводит в этой глухомани. Вокруг только лес и уныние, болота и тоска. А сколько ещё рассветов предстоит ей встретить здесь в одиночестве?

Янинка знала, из-за чего они оказались в этой глуши. Знала и не могла простить. Между ней и матерью всё чаще возникали ссоры и размолвки. Девушка едва ли не каждую ночь проливала горькие слёзы. Серафима становилась всё более озлобленной и раздражительной.

Янине иногда даже казалось, что мать вымещает на ней злобу за свою неудавшуюся жизнь. А то, что злой рок преследует Серафиму, так дочка на это уже давно ей сказала: «Кара божья за твои дела грешные!»

Сколько девушка себя помнит, столько и приключались с ними всякие гонения, вернее, гонения матери, а заодно, естественно, доставалось и дочке. Мать не любила рассказывать о значимых эпизодах своей жизни, потому что хвалиться было нечем. А всё, что случалось поганое, Серафима всегда преподносила это Янине совсем в ином свете, дабы обелить себя и свои деяния. Вот только первый и самый страшный случай был из-за деда. Янина тогда была маленькой и очень смутно всё припоминала, но отдельные моменты всё же так врезались в память, что она будет их помнить до конца дней.

Серафима всё время на расспросы дочки об участи деда рассказывала ей целую сказку-страшилку о зверстве и жестокости неотёсанных мужиков, напавших тогда на их хутор. Но Янинка подрастала, видела, чем занимается мать, и знала, чем занимался дед. Впоследствии у неё сложилось своё представление о том ужасном дне…

Давно это было. Жили тогда они на каком-то хуторе. Жили вчетвером: дед, Серафима с мужем и их маленькая Янинка. Батьку Янинка помнила смутно, но обрывочные воспоминания о нём остались самые светлые. Потом, как поняла она уже позже, батька, узнав, что тесть колдун, да такая же и женка, оставил их. Дед, и до этого не отличавшийся мягкостью характера, после ухода зятя совсем взбеленился. От злости старика доставалось почти всем, кому доводилось иметь с ним какое-либо дело. Крестьяне едкого старика побаивались и всячески старались избегать ненужных встреч с ним. Дочку и внучку старый ведьмак не то чтобы любил, но относился к ним терпимо, даже, можно сказать, с крестьянской заботой: обоим находил работу.

И вот однажды в один из знойных летних дней дед Янины возвращался из местечка пешком. Был базарный день. Старую лошадь, да ещё и с изъяном дед удачно продал – он знал, как это сделать – и в добром расположении накупил домой всякой всячины. Да не рассчитал маленько! Лошади-то уже не было.