Ведьма с серебряной меткой. Книга 1

— Действительно, влюблена по уши, — Аламар усмехнулся, — ну кто бы мог подумать. Впрочем, Ксеон поступил умно, ничего не скажешь. А Эльвин ушами прохлопал. Пять лет. Пять гребаных лет моей работы. И сотни жизней, которые он взял тогда… Они так и остались неотмщенными.

Помолчал несколько мгновений. Затем спросил:

— Что мне теперь делать с тобой, а? У меня есть все причины тебя вздернуть. Или сжечь. Король одобрит любое мое действие, он слишком дорожит своей властью и своей армией…

— Делайте… что хотите, — выдохнула Дани.

Силы стремительно убывали. Перед глазами плавали черные точки, вестник скорого обморока.

«Ну и прекрасно».

— Мало проку с мертвой дурочки, — продолжил меж тем Аламар, — и смерть — это слишком легкий для тебя выход, милашка. Мне хочется резать из тебя ремни, когда я вспоминаю о том, что ты натворила… И, заметь, хочется делать это вечно. К тому же, я так до сих пор и не понял, почему ты не обратилась кучкой пепла, когда расстегнула на принце мой ошейник. Мда. Вот ведь вопрос.

— Убейте меня, — шепнула Дани, — у меня и так ничего не осталось… вообще ничего…

— Ну прямо-таки ничего, — взгляд сумасшедшего скреб душу, выворачивал наизнанку. — Твой возлюбленный дал деру, но жив и здоров. В отличие от тех, кто погиб из-за его действий.

Аламар задумался. Прошелся по комнате, время от времени поглядывая на Дани. Затем приблизился. Она сдавленно ойкнула, когда холодная металлическая рука беззастенчиво опустилась прямо на грудь.

— Я хотел тебя пытать и потом казнить, — откровенно признался инквизитор, водя подушечкой большого пальца по ареоле соска, — ты не представляешь… Дани, насколько я тебя ненавижу за то, что ты натворила. Я ненавижу и тебя, и твоего возлюбленного принца. За то, что он натворил когда-то. За то, что ходит и дышит, и ты этому поспособствовала.

Она всхлипнула и попыталась отодвинуться. Все еще не могла увязать воедино, откуда такая ненависть, леденящая кровь в жилах? Что такого натворил Ксеон? И при чем здесь она, никому не нужная девчонка из подворотни?

Каждое прикосновение вызывало рвотный рефлекс, но инквизитор, похоже, наслаждался ее реакцией.

— Да-да, милая, — холодные пальцы скользнули вниз по животу, мягко обрисовали линию бедер, — мне хочется заставить тебя страдать. Но те милые вещи, которые ты здесь видишь, быстро убивают тело и разум, а когда разум умер, страданий уже нет.

Дани изо всех сил дернулась и взвизгнула, когда металл коснулся самого сокровенного.

— Нет… не надо!

— А, вот как… — он склонил голову к плечу, — не нравится, да?

И добавил:

— Я хочу, чтобы тебе было плохо. Все просто.

Задумался. Дани, скрипя зубами от боли в запястьях, кое-как выгнулась, ушла от омерзительных прикосновений.

— И, кажется, я придумал, как с тобой поступить.

Он запустил ей в волосы здоровую руку, сжал, царапая затылок. Приблизил свое лицо к ее.

В ноздри снова ударил запах новой кожи.

И эти глаза… Дани все бы отдала, чтобы никогда не видеть их безумного блеска, но то на поверхности, а в глубине — корчится, содрогается в предсмертной агонии душа инквизитора.

— Ты вернешь мне все то, чего лишил меня принц Ксеон, — прошипел Аламар, — почему бы и нет, в конце концов?

* * *

Когда он вышел, Дани уже колотил озноб, да так, что зубы клацали. Она так и не поняла, что он там задумал, этот зверь с больными глазами, но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: дальше ее не ждет ровным счетом ничего хорошего.

Она облизнула потрескавшиеся губы. На языке стало солоно от слез.

«Я ведь Ксеона больше никогда не увижу, — внезапно подумалось Дани, — Аламар заберет меня… и, наверное, жить я больше не буду. Ну и пусть. Главное, что Ксеон на свободе».

Она невольно уцепилась за эту ниточку, последнюю, что сшила ее душу со всем чистым и светлым, и на удивление, боль начала отпускать. Дани представила себе, как умрет, и будет мирно лежать где-нибудь под холмиком на краю кладбища, а Ксеон в это время будет… где-нибудь там, далеко, в чудесной и справедливой стране, где его никто и никогда не будет запирать подальше от чужих глаз, и где его не достанет страшный человек в черном. От этих мыслей действительно стало легче. Дани приободрилась, озноб ушел. Она все еще болталась в дюйме над полом, но рук уже не чувствовала. Так действительно было легче.

Потом снова пришли люди в строгих мундирах серо-мышиного цвета, деловито сняли ее с крюка и куда-то молча поволокли. Дани едва нашла в себе силы держать голову. На то, что она была совершенно обнаженной, и все эти незнакомые мужчины беззастенчиво пялились на нее, было наплевать.

Ее притащили в другую комнату, без окон, где единственной мебелью была скамья. Из темного угла выплыла сухая и тонкая, как щепка, женщина, окинула Дани безразличным взглядом и выдала грубую рубаху.

— Одевайся.

Дани послушно схватилась за ткань, но руки отказывались повиноваться, пальцы не хотели сжиматься.

— Ну, поторопись, девка. Мастер не любит ждать, — сказал один из сопровождающих. Свои слова он сопроводил чувствительным тычком под ребра, Дани согнулась пополам. Перед глазами поплыло.