Льер вскинулась, все еще прижимая платье к груди.
— Ты… хочешь от меня избавиться? Так-то ты соблюдаешь договоренности, Ксеон.
Он прищурился. Нет, это не женщина, а инквизитор в юбке. Даже перед лицом смертельной угрозы все еще держит себя в руках. Может быть, и правда отдать ее палачу? Пусть мэтр Фильрим позабавится с ладной и красивой куколкой…
Ксеон подошел к женщине, запустил руку в густые, тяжелые волосы и дернул вверх, заставляя смотреть на себя.
— Я пытался научить тебя быть покорной. Те не внемлешь. И что бы ты сейчас не говорила, я не верю, что Шан все это сам придумал. Это твоих рук дело, Льер. Ты посмела посягнуть на то, что принадлежит мне… На что еще ты готова посягнуть, а?
— Ксеон, — судорожно выдохнула она, — мне больно.
— А будет еще больнее. Я прикажу мэтру Фильриму переломать тебе все кости, а затем повешу на площади голой. Будешь там висеть, пока не сдохнешь.
Он всматривался в светлые глаза Льер, заплаканные, покрасневшие. Испугалась? Сознается?
— Ты можешь облегчить свою участь и сделать смерть приятной, если во всем мне признаешься.
— Мне… не в чем признаваться. Я же говорю, что ничего не знала-а-а-а.
«Неисправима. И к чему мне такая змея за пазухой?»
— Ты умрешь, Льер.
— Я принцесса Ависии, если ты не забыл, — зло прошипела она.
— А сама ты не забыла, что отправилась на воды? Твой отец уверен в том, что ты сейчас наслаждаешься минеральными ваннами, — Ксеон усмехнулся, — иногда хорошая память очень даже кстати.
Отвернувшись от Льер, Ксеон прошелся по камере. Покосился на мэтра Фильрима — тот застыл неподвижной, страшной статуей. Да одного кожаного фартука и маски Фильрима уже хватило бы, чтобы обделаться со страха. Фартук-то весь в старых бурых разводах и кое-где прожжен насквозь. Наверняка Фильрим по неосторожности коснулся его раскаленными щипцами.
Надо было заканчивать с Льер. Ведь у него назначено еще одно, не менее важное свидание, и тоже в дворцовом подземелье. А потом он поднимется наверх, выпьет бокал-другой игристого, сладкого, вобравшего в себя вкус островного лета, и будет танцевать. С женой верховного инквизитора. К темнейшему ее беременность! Ему наплевать. Дани будет принадлежать ему и телом, и душой. Вот она, самая сладкая месть. Нет боли страшнее, когда тебя предают, просто нет…
— Ну так что, Льер, — он повернулся к принцессе, — облегчишь себе смерть?
Принцесса громко расхохоталась, закинув голову. Сходит с ума? Возможно. От страха у многих сносит остатки разума.
— Ничего ты мне не сделаешь, — хрипло сказала она, — амулеты, которые ты носишь на шее, и амулеты, что держат на привязи твоего инквизитора, завязаны на меня. Так мы придумали, с моим учителем, которого ты убил. Не станет меня — ты будешь снова уязвим, очень и очень. А мастер Нирс освободится и найдет тебя. О, тогда уж он точно разыщет тебя на краю света!
— Врешь.
Ему просто не хотелось в это верить. То, что она говорила, казалось совершенно невозможным. Ведь так не бывает?
Льер провела языком по потрескавшимся губам и медленно, чеканя каждое слово, произнесла:
— Вещьмагия связывает компоненты артефактов, мой король. Что мешает сделать определенного человека одним из таких компонентов? Ежели умеючи? Так что подумай, Ксеон, действительно ли ты хочешь меня лишить жизни?
Он промолчал.
Не верилось и одновременно верилось в то, что говорила Льер.
Можно было убить ее — и проверить. Но ставки слишком высоки…
Кровь вскипала от безысходной ярости. И снова появилось знакомое уже ощущение, что вовсе не он хозяин собственной судьбы, а просто плывет посреди бурной реки, и ничего, совершенно ничего не может с этим поделать.
— Я подумаю, — задыхаясь, бросил он, — я подумаю… И ты подумай, Льер.
Злости нужно было дать выход, быстрее, быстрее!
Хмыкнув, Ксеон направился к выходу.
— Мэтр, следуйте за мной.
В конце концов, у него была назначена еще одна встреча.
Ксеону не давали покоя слова Льер. Что, если и правда ее нельзя убить? Что, если артефакты, сохранившие ему жизнь, завязаны на присутствие этой зеленоглазой змеи? Ах, да, еще и артефакты, связавшие Аламара… Конечно, можно было и проверить. Удавить Льер и посмотреть, что будет дальше. Но почему-то от мысли о вырвавшемся на свободу инквизиторе леденели руки, мгновенно прошибал холодный пот, а сердце начинало захлебываться, подскакивая до пищевода.
Ксеон остановился посреди сырого коридора. Палач неслышно замер в нескольких шагах за спиной, и его не надо было даже видеть: запахи крови и раскаленного железа накрепко въелись в одеяние Фильрима, расходились вокруг него, словно круги по воде от брошенного камня.
«И я по-прежнему ничего не меняю, — Ксеон стиснул кулаки, — я по-прежнему не могу изменить русла той реки, что меня пленила и несет неведомо куда. Я могу оставить в живых Льер и постоянно ждать отравы в утреннем кофе. Могу избавиться от Аламара, но тогда он уже не узнает, как его женушка будет визжать от удовольствия подо мной. А могу ли я сделать так, чтобы не быть привязанным к Льер и более не опасаться инквизитора?»