Ведьма с серебряной меткой. Книга 2

Воцарилось молчание, и Дани задумалась. В самом деле, почему? Ведь Аламар мог попросту сжечь любого, кто посмел бы его коснуться.

— Все просто, Лаверн, — раздался хриплый и тихий голос ее мужа. Он так говорил теперь постоянно, как будто ему не хватало ни на что сил, — Ксеон предложил обменять мои глаза на жизнь моего ребенка. Так себе выбор, не находишь?

Дани судорожно вцепилась зубами в манжету платья. Крик ужаса рвался из горла вместе с неожиданным пониманием, что же собственно произошло.

Ксеон предложил обмен.

А если бы Аламар отказался, возможно, его величество предпринял бы некоторые шаги, чтобы уничтожить ее нерожденного малыша. А может быть, и саму ее.

Гостиная поплыла перед глазами, и Данивьен метнулась прочь, в свою маленькую и уютную спаленку. Сердце билось так быстро, словно вот-вот выскочит из груди.

«Обманщик, — она всхлипнула, — ты обманываешь меня все это время. Если бы тебе было наплевать на нас с малышом, ты бы никогда не отдал свои глаза в обмен на наши жизни. Более того… осмелюсь предположить, господин инквизитор, что теперь ты хочешь прогнать меня только потому, что не желаешь быть обузой!»

А на сердце стало тепло-тепло, и светло, и радостно.

«Ну ничего, посмотрим, как ты запоешь, господин инквизитор!»

Она улыбнулась собственным мыслям, а потом принялась стягивать платье. За платьем последовали сорочка, панталоны и чулки. Оставшись голышом, Дани выдернула шпильки, распуская прическу, затем накинула халат и, полагая, что Эльвин уже ушел, на цыпочках прокралась в комнату Аламара.

Он как раз, стоя рядом с кроватью, шарил по покрывалу. Повязка упала на пол, но Аламар не мог ее видеть. Зато очень хорошо услышал, как звякнула щеколда запираемой двери, и его единственную руку мгновенно объяло гудящее, злое пламя.

— Кто здесь?

— Аламар… это я. Не надо, это всего лишь я. Твоя… жена.

Пламя рассыпалось клочьями, вгрызлось в деревянный пол, и Дани бросилась тушить тлеющие доски. Этак он и дом Эльвина спалит, этот несносный пиромант.

А потом вдруг он обнял ее, прижимая к себе единственной рукой, нежно перебрал каждый позвонок и, задержав руку на пояснице, опустился на колени.

— Прости меня, маленькая. За все прости. Видишь, я знаю, что тебе будет лучше без меня, но ничего не могу с собой сделать. Мне только умереть осталось, чтобы ты стала свободна.

Горло сжалось в спазме, и Данивьен всхлипнула. Почему так больно и сладко одновременно? Почему в груди, под ребрами, стремительно разливается жар, словно восходит новое солнце?

Она запустила пальцы в его густые иссиня-черные волосы.

Ей так много хотелось сказать ему… слишком много, так, что никаких слов не хватит.

«Разве я пришла сюда разговаривать?»

Но кое-что Данивьен все же спросила. А он ушел от ответа. Попросту не желал быть героем, водруженным на пьедестал.

И что-то хрустнуло, разбилось внутри нее, заливая мир ярким солнечным светом. В те мгновения Дани более всего хотелось дать Аламару все тепло, всю радость этого мира. Не только себя, не только свое тело и удовольствие от соития. Ей хотелось дать Аламару гораздо, гораздо больше. Так много, как не может дать никто и никогда.

Позже, вскрикивая от затопившего ее удовольствия, Дани успела почувствовать, как под грудиной полыхнуло жарко и остро. На миг она испугалась — а не случится ли чего с малышом? — но тут же поняла, что источник этой боли — она сама. Вернее, ее магический Дар. Дани прищурилась от яркого света, разлившегося по комнате, светящийся кокон обнял их с Аламаром обнаженные тела, мягко и бережно прижимая друг к другу… И накатилась сонливость, внезапная, необоримая. Дани окунулась в теплый мрак, словно нырнула под воду.

Но дышалось легко. И мысли разлетались словно сухие листья под дуновением ветра.

«Мой», — успела подумать она, прежде чем окончательно погрузилась в сон.

…Проснулась она как будто от резкого толчка. Вскинулась на постели, припоминая все то, что произошло, и первым, кого увидела, был совершенно голый незнакомец.

Он сидел на краю кровати, повернувшись к ней спиной, и внимательно разглядывал собственные руки.

По позвоночнику как будто провели холодным лезвием, и Дани, затаив дыхание, всматривалась в этого незнакомца, все еще пытаясь понять… Почувствовав ее взгляд, он резко обернулся — и как будто дыхание выбили разом из груди. На Дани смотрел Аламар. Да, вне всякого сомнения, это был он. Умное лицо, брови с изломом, тонкий нос с небольшой горбинкой, и черные волосы, слегка вьющиеся. Но страшные шрамы исчезли, разгладились; на их месте оказалась совершенно гладкая кожа. И глаза были прежними, светло-серыми, словно серебро. Они были! Не веря себе, Дани осторожно потянулась к нему, хотела коснуться лица, чтобы убедиться — не сон ли все это… Ее руку он мягко перехватил, сжал в своих совершенно здоровых руках.

— Я… сплю? — сипло выдохнула Дани.

Она наслаждалась теплом прикосновения, тем, как Аламар гладил, ласкал ее руку.

— А я думал, что умер, — тихо сказал он, — потому что чудес не бывает…