Ведьма с серебряной меткой. Книга 2

Он не хотел больше бороться, он хотел тихо уйти. Пожалуй, держало желание услышать голос Данивьен, почувствовать ее рядом. Убедиться, наконец, что ребенок растет в ней, что с ним все в порядке. О том, чтобы подержать его на руках, Аламар не смел даже думать: разве он достоин? После всего того, что сделал со своей маленькой птичкой? После того, как обращался с ней, как с грязной продажной девкой, как с личным врагом, наконец… И когда она успела так зацепить? Так, что при мысли о том, что к ней прикасался Ксеон, тьма вокруг подергивается алым? Аламар не знал. Но что он знал точно — так это то, что за свое гадкое отношение к Дани расплатился сполна.

Однажды вечером снова пришел Эльвин, уже привычно снял повязку и принялся колдовать над пустотой.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, — силы возвращаются?

Аламар хмыкнул и ничего не ответил. Эльвин Лаверн старался, вливал свой Дар щедро, но что толку, когда в душе — снова выжженная пустыня?

— Ты подумал над тем, как нам быть с Ксеоном?

— Нет.

— Аламар… — руки Эльвина замерли, и теплый след остановился где-то меж бровей, — ты мне не нравишься.

Пожал плечами. Наверное, он и вправду немного изменился за эти дни, но ничего не поделаешь.

— Почему ты не хочешь думать? — не отставал Эльвин, — оттолкнул Дани, она несчастна, совершенно несчастна теперь…

— Я ей не нужен.

— Это ты так считаешь, она думает по-другому.

— Так будет правильно для нее самой, — Аламар вздохнул, — единственное, о чем я пока думаю, это то, как обеспечить ее до конца жизни, когда меня не станет.

И умолк, поняв, что сболтнул лишнего.

— Ты что там задумал? — прошипел Эльвин, — совсем сошел с ума? На троне узурпатор, истинный наследник сидит в замке Энц, а верховный инквизитор помышляет о том, чтобы покинуть сей бренный мир. Не самое лучшее время, чтобы все бросить, как думаешь?

— Я все равно ничего не могу сделать.

Он откинулся на подушки, пошарил рукой в поисках повязки. Эльвин, конечно, был лекарем, но все равно, неприятно, когда он смотрит на пустоту вместо глаз.

— Не смей уходить сейчас, слышишь? Подумай, Аламар. Отец, умирая, просил меня никогда не идти против брата, но я готов предать мертвеца ради живых. А ты хочешь предать живых во имя собственной слабости.

— Но я действительно слаб теперь, — Аламар усмехнулся, — и не хочу быть обузой.

Скрипнула кровать: Эльвин присел рядом, положил руку на плечо.

— Ну так не будь. Все в твоих руках. К слову, Аламар, я до сих пор так и не понял, поему ты позволил с собой все это сделать. Допустим, Ксеон стал неуязвимым для магии контролера и пироманта, но палач-то, насколько я понимаю, был обычным человеком?

Аламар улыбнулся. Он еще не рассказывал Эльвину… много чего не рассказывал. Возможно, его преданный друг имеет право знать все?

— Все просто, Лаверн, — слова выползали неохотно, почти царапая губы, пробуждая воспоминания, от которых хотелось удавиться. — Ксеон предложил обменять мои глаза на жизнь моего ребенка. Так себе выбор, не находишь?

Эльвин долго молчал. Потом хрипло сказал:

— В самом деле, хреновый выбор…

И Аламару показалось, что Лаверн развел руками.

— Отдыхай, друг. Я прошу тебя, не натвори ничего такого, о чем будем жалеть все мы.

Эльвин покинул его как-то чересчур поспешно, и Аламар вновь остался один. Уходя, целитель совершенно забыл о повязке, и пришлось искать ее, ощупывая кровать, затем прикроватный столик. Увлекшись поисками и в полголоса бранясь, Аламар как-то не заметил, как кто-то вошел в его комнату — тихой, невесомой походкой. Он понял, что не один, только когда с лязгом опустился запирающий механизм замка.

* * *

— Кто здесь?

Черпнуть собственного Дара — дело одного мгновения. Пламенеющий хлыст змеей обвился вокруг единственной руки, тело напряглось, готовое в любой момент уйти от атаки неизвестного противника. И плевать, что не видит ничего, его если возьмут теперь, то только мертвым. А в голове толкались суматошно мысли:

«Неужели нашли? Так быстро? Или помог кто?!!»

А самое главное — они ведь не тронули Дани, его маленькую птичку?

Все это полыхнуло в сознании подобно молнии — и тут же угасло. Потому что он услышал ее охрипший от волнения голос.

— Аламар… это я. Не надо, это всего лишь я. Твоя… жена.

Хлыст рассыпался горячими искрами, пахнуло горелым. Кажется, Дани что-то пробурчала, затем послышалось, как она чем-то хлопает по полу.

— Ты подожжешь дом Лилиан, — наконец сказала она, и Аламар смутился.

— Я подумал, что это кто-то… чужой, — ответил, наслаждаясь тем, что слышит ее голос.

По телу стремительно разливалось тепло. И наконец пришло осознание — боги, как же ему не хватало Дани!

Понимая, что теряет всякую способность рассуждать и думать, Аламар шагнул на голос, вытягивая вперед руку, нащупал горячее плечо под тонкой тканью, а потом, скользя по гибкой, узкой спине пальцами, отмечая каждый позвонок, опустился на колени и прижался щекой к плоскому пока что животу.

— Прости меня, маленькая. За все прости. Видишь, я знаю, что тебе будет лучше без меня, но ничего не могу с собой сделать. Мне только умереть осталось, чтобы ты стала свободна.