Ведьмачьи легенды

Спланирована операция была в лучших традициях стратегии и тактики. Старшина роты на грузовике доставляет нас в лес к болоту, высаживает и быстро удаляется. Мы — я и четверо солдат — героически выкапываем подходящие деревья, заворачиваем их в старые плащ-палатки и прячем возле дороги. Через два часа приезжает старшина на грузовике, мы вместе с ёлками загружаемся и с победой возвращаемся в казарму.

Ёлки мы выкопали, а машина не приехала. Ни через два часа, ни через четыре. Начало темнеть, а долгожданный «ЗИЛ-131» так и не прибыл.

Пошел дождь — мелкий, холодный, противный. И ещё более отвратительным он казался потому, что мне предстояло сделать выбор и принять решение. Правильно было бы ждать машину на месте, потерявшиеся в лесу или в городе так должны поступать — не бродить, а стоять и ждать. Но к шести часам вечера стало понятно, что ждать бессмысленно. И холодно. И мокро. У ребят закончились сигареты и терпение. Я не курю, мне проще, однако ночёвка на мокрой земле при плюс десяти под дождём меня также не устраивала. Совсем. И плюс десять было днём, перед нашим отъездом, а к ночи вполне могло похолодать до ноля.

Нет, можно было соорудить шатёр из плащ-палаток, разжечь костёр и переночевать. Не жравши и не пивши, но и без особых проблем. Я даже чуть не приказал строить лагерь. И приказал бы: прогулка на тридцать с лишним километров меня не привлекала, но Садреддин Мехтиев, которого все для простоты звали Саня, отходивший в сторону справить нужду, примчался перепуганный, даже штаны толком не застегнув, и сообщил, что в лесу бабы.

Объяснить он толком не мог — с русским языком у него были проблемы и в обычной жизни, а когда волновался, так его вообще понять было трудно. Саня прославился, когда в карауле напугал прапорщика.

Ночь, начальник караула со сменой идет менять Мехтиева, а тот, завидев с вышки делегацию, стал действовать строго по уставу. Остановил, приказал осветить лицо, потом приказал прапорщику подойти поближе к вышке, а потом свесился с неё и спросил: «Товарищ прапорщик, сейчас стрелять или после? »

Так что слова Мехтиева принимать слишком близко к сердцу не стоило, но тут он был перепуган почти до полной невменяемости.

Бабы, шепчет страшным голосом, бабы. Такие! По жестикуляции получалось — большие. И с грудью, тоже большой. И страшные. Саня пытался что-то изобразить, гримасничая, но выходило у него это не слишком понятно.

— Чёрные, — сказал Мехтиев. — Полосатые... Такие...

Чёрные, полосатые и особенно — такие, это настораживало. Согласно легендам, лесные девки выглядели именно так — будто английские коммандос, с лицом, разрисованным коричневыми и зелёными полосами. И чёрт с ними, с полосами и девками, только, по тем же легендам, девки лесные очень не любили зрителей. То есть совсем не любили. Иногда исчезали между деревьями, как бесплотные духи, а иногда могли убить слишком уж навязчивого наблюдателя. Ножом или даже стрелой из лука.

В нашем батальоне такого не было давно, собственно, наверное, никогда не было, чтобы убитые. А вот встречали их, лесных девок, неоднократно.

— Где? — спросил я.

 Саня ткнул дрожащим пальцем в сторону леса, и я тихонько приказал всем забирать плащ-палатки и двигаться по дороге прочь от этих красавиц.

В конце концов, если машина за нами едет, то с ней мы и встретимся. Ёлки выкопанные, правда, тащить не стали. Спрятали за деревьями: если будет нужно, завтра заедем и заберём.

И мы пошли домой.

Пять советских солдат — сержант и четверо рядовых, при четырёх лопатах, двинулись по лесной дороге, сквозь дождь, мрак, холод и военное положение. Пять мокрых советских солдат, матерящихся беспрерывно, поминающих старшину, командира батальона, мерзкую погоду и Польшу, которая во всём происходящем виновата как раз и не была.

Тридцать километров — днём это не меньше пяти часов беспрерывной ходьбы. Днём. При условии, что командир группы знает маршрут движения. Но маршрута я как раз и не знал. Только то, что видел из кузова.

Кажется, километрах в десяти должна быть деревня. Небольшая, из тех, что образует одну улицу вдоль дороги, — домики справа, домики слева.

Как это будет выглядеть — наш визит в польский населённый пункт — я себе представлял слабо. Доберёмся мы к деревне часа через два — два с половиной, сельские жители будут спать, и ломиться в закрытую дверь мне казалось не совсем правильным. То есть абсолютно. Сельские жители вообще на многие вещи реагируют специфически, что польские, что русские, что украинские. Я представил себе, что должен был испытать обычный крестьянин, живущий возле неспокойного леса, когда посреди ночи к нему в дверь или окно начнет стучать некто, на ломаном польском пытающийся объяснить, что заблудился, что просит приюта или подвезти до города. Причём не за деньги — откуда у советских солдат деньги? — а из милости. Из сострадания и международной солидарности.