Ведьмин Кут

– А нет никакого секрета, – сказала Марфа, – Бабка моя заговор один знала, на воду он делается. Ну, и мне передала, конечно. Вам я его рассказывать не стану, то ни к чему, да у вас и не получится. А вот я, как наливочку свою делаю, так заговорок тот и шепчу. И получается тот напиток, как правда-матушка, открывает он истинное лицо каждого, кто его выпьет. Кто злой, кто лицемерит, да истинное своё нутро скрывает, тут сразу проявится – нрав его нечистый наружу вылезет, скуксится он, что яблоко печёное, да забрехает, как злая собака. Добрый же человек – тот солнышком засветится ещё пуще, красотой засияет, помолодеет словно. А то, что люди болтают, приписывают моей наливке чудес всяческих, так это неправда.

Марфа улыбнулась:

– Людей слушать – не переслушаешь, язык он без костей, знай себе мелет, работа у его такая. А вы на дела смотрите, бабоньки. Глазам больше, чем ушам доверяйте.

– Марфа, а что же, значит, совсем никакого колдовства нет в твоей наливке? – спросила Галка.

– Кое-что есть всё-таки, – прищурилась Марфа, – Воду я для неё беру непростую, а ночную.

– Что за вода эдака? – подивились бабы.

– Та вода, что в лунную ночь на дворе ночевала да в себя силу светил небесных набрала. Звёзды в ней отражались, месяц играл. На той воде и готовлю.

– А слыхала я от бабки своей, – заговорила Катерина, – Что умеют ведьмы луну доить. И уж так мне любопытно было, что же это такое, да бабка ничего более не знала, только плечами пожимала. А ты ведь, наверное, об том ведаешь, Марфонька?

– Ох, бабоньки, ну, лисоньки, всё-то вам знать хочется. Ну да нынче ночь такая, святочная, как не поведать, – покачала головой Марфа, – Так и быть, второй секрет вам расскажу. Правду бают про это. Умеем мы, ведьмы, месяц доить. Нужно ведьме лунное молоко для всяческих рецептов, и для красоты опять же, важное подспорье. Видали, поди, порой, как в лунные ночи от луны вниз будто лучик тянется?

– Бывало такое, – сморщили лбы бабоньки, припоминая, – Да мы думали, то свет так играет. Обман зренья.

– Э, нет, то не обман, – усмехнулась Марфа, – В лунные ночи, когда месяц ярко светит, вот как нынче совсем, выходит ведьма в чистое поле, в свободном платье без пояса, без завязок всяких, волосы распускает, а с собою кожаный мешок у неё. Встанет она посреди поля, начнёт песню петь особую, да шепотки читать, после руки вскинет и поманит будто, с месяца и потечёт-побежит вниз ниточка – прямо ведьме в руки. Тут уж она сама решает. Смотря для чего ей надобно лунного молока. Захочет – в мешок кожаный надоит. Захочет же – нить спрядёт, да на веретено накрутит пряжи лунной. Так то. А после того скроется месяц с неба, останется от него лишь тонкий серпик, вопреки всем законам природы, тёмная ночь сделается… В такие ночи и говорят люди – ведьмы месяц сдоили…

– Ох, Марфа, слушаю я тебя, и ровно сказка будто это всё, да нешто ты такое умеешь? – спросила Акулина.

– Я и не то ещё умею, – сверкнула зубками Марфа, а Паранья смотрела на неё во все глаза, замерев от восторга.

– Что, бабоньки, не пора ли нам по домам? – сказала вдруг Дарья, – Время-то за полночь давно, чай, пора бы и честь знать.

– И правда, – засобирались остальные, – Засиделись мы, Марфа, спасибо тебе за угощение, за вечер весёлый, отдохнули мы так, как на десять лет ровно помолодели.

– Успеется, – сказала Марфа с улыбкой, – Присядьте-ка, расскажу я вам на посошок историю, да пойдёте себе.

– Ой, истории мы любим, – затараторили бабы, усаживаясь назад к столу, – А о чём же рассказ-то будет, Марфушка?

Марфа же замолчала, вновь устремив взгляд за окно, и была она уже не здесь, а где-то там, в своих далёких мыслях.

– Знаете вы, что пришлая я, а жила я с родителями в других краях, далёко отсюда, там зимы холоднее, и лета жарче… Как мы сюда попали о том другой сказ, а сейчас расскажу я вам про подружку свою. Звали её красивым именем Асель, в тех краях так называют девочек. Там совсем другие имена, непривычные вашему слуху… Так вот, с Асель жили мы по соседству, с малых лет с ней вместе бегали, играли, куколок мастерили из остатков пряжи да лоскуточков, что матери нам оставляли. С нами жила моя бабушка, и Асель часто бывала у нас, любила она у нас бывать, потому что тихо было в нашей избе да ладно. У Асель же мать была баба сварливая, худая.

Черноротая – называла её моя бабушка, не при Асель, конечно. Асель же бабушка очень жалела, всегда ласкала, голубила. Дома доставалось Асель постоянно от злой матери. Не каждая мачеха так себя ведёт с падчерицей, как родная мать мучила Асель. И била она её, и стегала за малейшую провинность, да Асель и не за что было стегать, была она девочкой послушной, доброй. Во всём по дому помогала, с младшими водилась. А мать всё недовольна, знай колотит Асель, да клянёт её. Уж сколько раз бабка моя её увещевала: «Не мели языком черноты, в недобрый час скажется слово, назад не воротишь», да злой бабе всё одно, она и бабку мою к чертям могла послать. А та, хоть и умела, да ничего почему-то не делала с нею. Молча отходила, головой качала.