— Прекрасно, — сказал он рассеянно. — Я буду жить прекрасно. И ты в особенности. Мы наконец-то поедем в путешествие, будем много читать, я стану ходить на твои лекции, если ты меня пустишь, конечно…
— Тебе будет интересно, — пробормотала Ивга. — О законах древних языков… Об исторических балладах… И ни слова о ведьмах. Ни словечка.
— Дружище, — он заглянул ей в глаза, — не сожалей о «чистой» инициации. Мы все правильно сделали. Твоя свобода этого стоит.
Она помогла ему снять пиджак. Он сел в кресло у окна, кончиками пальцев растирая виски:
— Ты бы видела лицо его сиятельства у меня в кабинете, эту жалкую бледную рожу… А я ведь сказал, что все расплатятся по счетам. Они тысячу раз пожалели, что посмели тебя тронуть. И пожалеют еще.
— Что у вас с Мартином? — Ивга отвела глаза.
Он помолчал, прежде чем ответить:
— Мартин чуть не убил Эгле и едва не сломал мне игру. Мартин прыгнул под танк в прямом эфире. Мартин поднес мне зеркало, и то, что я там увидел, помогло мне принять решение…
— Это было кривое зеркало. — Она отозвалась быстрее, чем успела подумать.
— Возможно. — Он не стал спорить. — Но решение правильное. Я сделал, что мог. Все могло быть несравненно, неизмеримо хуже.
Во всем большом доме стояла полная, глубокая тишина, и даже ветки не скреблись в окно, будто навсегда потеряв надежду, что их впустят.
Эгле сидела на ступеньке, привалившись к стене, опустив голову на руки. Нет, она ни о чем не жалела, да и не думала ни о чем — слишком много всего случилось за последние двое суток. Ей бы танцевать от счастья вместе с Ивгой. Ей бы улететь в Ридну и лежать сейчас в постели рядом с Мартином, обнимать его и забыть, как дурной сон, выстрелы, горную дорогу и ракушку на камне, инквизиторов, снег, подвал, морок. Вместо этого она сидела, закрыв глаза, замкнувшись в себе, и не могла даже встать — не было сил.
Наверху, в глубине коридора, снова открылась дверь; от еле слышного звука Эгле содрогнулась. Она чувствовала, как он подходит ближе, останавливается в нескольких шагах, соблюдая дистанцию:
— Так и будешь тут сидеть?
Я проиграла этот бой, подумала Эгле. Мартин был прав, проще договориться с паровым катком. Он потому так легко отказался от власти, потому что он сам и есть власть. Над ведьмами ли, над инквизиторами или над обывателями, и сам над собой, и над чужими судьбами — власть его неотчуждаемое свойство, вроде генетического кода. Вот он задал вопрос, начиненный упреком, надо что-то ответить, а не молчать так по-хамски…
Он сел за ее спиной, на самую верхнюю ступеньку:
— У нас ведь есть о чем поговорить, кроме Мартина. О твоем будущем, например. Ты готова?
Эгле посмотрела на него через плечо, снизу вверх. Он сидел на ступеньке, в голубых домашних джинсах и толстом вязаном свитере, подчеркнуто мягкий, не похожий на себя, будто нарочно демонстрируя ей смену настроения и статуса:
— Ты ведь на меня не обиделась? Нет?
Вернувшись среди ночи на съемную квартиру, Мартин обнаружил, что здесь убирали — пол повсюду вымыт, брошенная одежда выстирана и высушена, панель на стене тщательно протерта и остатки явь-знака исчезли без следа. Компьютер Эгле стоял посреди чистой столешницы.
Мартин сел за стол и прижался щекой к ее ноутбуку, закрыл глаза. Эгле напрасно думает, что сможет что-то изменить в их отношениях с отцом. Ради этой призрачной, заранее обреченной попытки она осталась в Вижне, и Мартину казалось, что он опять ошибся. Не надо было ее оставлять.
Какой невыносимо длинный, неподъемно сложный день. Эльвира, старшая дочь герцога, вышла замуж за иностранного аристократа и живет за границей. Тогда, в герцогской ложе, она угощала четырнадцатилетнего Мартина шампанским, и он веселился, немного нервно. До его решения стать инквизитором было еще два года…
Он почувствовал, что засыпает головой на столе, и заставил себя выпрямиться. Тонкий компьютер Эгле нагрелся под его щекой. Мартин погладил его, как живое существо, и осторожно переложил в ящик стола.
Повертел в руках телефон. Написал Эгле: «Ты спишь?»
Ответа не было.
Фотография маленького Мартина стояла на каминной полке. Клавдий, в джинсах и свитере, подкладывал поленья в камин — почти касаясь языков пламени, как если бы огонь совсем не жег его.
Эгле, устроившись в кресле в отдаленном углу комнаты, обняла себя за плечи, пытаясь унять нервную дрожь.
— Холодно?
Он избегал смотреть на Эгле, хотя она уже почти адаптировалась. Почти заново привыкла находиться с ним под одной крышей. Ее трясло, но не от холода и не от присутствия Клавдия.
— Н-нет. Просто знобит.
— Немудрено, — пробормотал он со вздохом. — Был трудный день.
Он сел у камина на гладкий деревянный пол, прислонился спиной к стене, облицованной камнем:
— Я должен был удержать Мартина, когда он решил стать инквизитором. Покривил тогда душой, сделал вид, что не могу манипулировать сыном. Но я мог. Надо было остановить его.
— Тогда много людей из тех, что выжили, были бы мертвы сегодня, — сказала Эгле. — Например, я…