Ведьмин Талисман, или Ловушка для архимага (СИ)

— Как вам будет угодно… — пробормотала я. Хочется надеяться, мои слова его все-таки насторожат, заставят начать расследование. Конечно, глупо думать, что мне тут же поверят на слово, никто бы не поверил. Они боялись — значит, им было чего бояться, главное, чтобы архимаг все-таки начал разбирательства. Но моя драгоценная шкурка в большой опасности. Я пахну Морой, уговариваю не проводить ритуал ее изгнания, репутация Леонарды безупречна, и, возможно, рассказанное мной прозвучало для него полнейшей чушью, выдумкой… и меня по возвращению в Академию тут же отдадут в заботливые руки наставницы — спасать Коронацией от абсолютной одержимости.

Все вполне возможно. Я подумала, хорошо, что написала письмо. Спрячу где-нибудь так, чтобы нашли его скорбящие родственники, на случай, если была права и ритуал изгнания Моры все-таки пройдет неудачно… Чтобы безутешные и влиятельные близкие герцога знали, кому выразить благодарность за его безвременную гибель. Хоть отомщу напоследок. Надо придумать, как его тут спрятать…

И быть готовой к любой пакости. Заклинания какие-то сплести зараннее, что ли…

Продумать, как выбраться из Академии, если ворота перекроют, куда бежать дальше… Бездна плещется во мне, я могу черпать из нее бесконечно… Странное состояние. Вкус черной воды — безвкусие. Почти плевать на собственную жизнь, почти не страшно умереть, в сердце — холод страшнее самой смерти. Все, что любила, покрывается льдом, уже за Майти вспоминать не больно, уже безразличны вчерашние мечты, планы и просроченный билет на поезд домой… Любопытство сильнее иных чувств — какая-то часть меня с интересом наблюдает процесс замерзания, будто со стороны.

Но Бездна — мой щит и мой меч. С ней у меня есть шанс даже против архимагов, пусть и небольшой.

Архимаг позвал лешачиху, кратко отдал приказ. Подошел ко мне:

— Яра, давайте все же попытаемся избавиться от влияния богини?

— Не хочу, — говорю честно. Изворачиваться уже неинтересно. Все, что могла, уже сказала.

Он взял мое запястье:

— Вам самой не страшно такое соседство? У вас руки ледяные.

Дунула ему на руку. У меня новый вид оружия. Отдернул.

— Больно, — сказал удивленно.

— Вы бойтесь. Вас хотят убить. И полная чаша Бездны в кресле сидит, — губы действительно, как замерзшие, и надоело ему отвечать. Отвлекает от созерцания пустоты.

Он хмыкнул:

— Да я наслаждаюсь. Посланница Смерти пришла спасти мою жизнь… Подобные гостьи на мой костер еще не заглядывали.

Не хотите взглянуть на себя?

— Зачем?

Взял графин со стола, плеснул в воздух. Неровный овал воды застыл, заплотнел до серебра.

У девушки в зеркале на лице иней. Белая узорчатая вязь у носа, по щекам, вокруг губ и глаз… Растерянно пытаюсь стереть это пальцами. Получается не очень.

Лешачиха принесла поднос, уставленный блюдами с фруктами, чашками, чайником, графином с янтарной жидкостью. Герцог тут же откупорил какой-то маленький пузырек и острый запах, пробившийся даже в мое замороженное сознание, тут же объяснил, что это. Настойка ачьчи. Одно из зелий «для силы», хотя оно больше просто бодрит, снимает сон, мерзость, которую можно пить только залпом, с зажатым носом.

Герцог неторопливо плеснул мерзость на дно бокала, долил туда янтарную жидкость, по моим догадкам, коньячную, покачал в ладони, смешивая, и выпил. Я, после того, как приходилось это пить, обычно еще несколько минут потом скакала по комнате с воплями «бэ-ээ!» А он цедил спокойно так, неспешными глотками, не поморщился даже. Как чистый коньячок без вонючей примеси. Умеет же человек жить с удовольствем. И моя заснеженная физиономия ему забавно, и саламандры жрут ковер — ничего.

Заботливо придвинув столик, лично налил мне чай. Чашки у него огромные, из разноцветного яркого стекла. Сделала вид, что пью.

— Берите, — пододвигает мне вазу с фруктами.

— Нет, спасибо, я не голодна.

— Не хотите… А если я попрошу вас поробовать мое личное кулинарное изобретение?

— Ваша высокомудрость…

— Нет, вы сначала попробуйте! — разламывает на две части красный шар леми, заморского плода родом откуда-то из окаянной Южной Триады, подманивает из камина саламандру.

Ящерка деловито вгрызлась в шарик, но была сброшена в огонь, едва растаяла толстая шкурка фрукта. Архимаг подошел, опустился передо мной на корточки, тычет половинкой прямо мне в губы, фу!

— Ну попробуйте же!

— Не хочу, спасибо!

— Да ежьте вы уже, Яра! Ну, давайте, открываем ротик…

Смотрю на него, как на сумасшедшего. Отнимаю и запихиваю в себя фрукту, лишь бы отстал, хотя только от одного вида еды тошнит.

Зубы вонзились красную мякоть, фрукта взорвалась соком, рот наполнился кислым, и сладким, и терпким, леми пахла, как пахнет огонь. Иначе, чем тлеющие угли или обугленное дерево, как чистый огонь…

И взорвалсяя мир, и со страшной силой рухнул на меня, и каменная тяжесть собственного тела показалась невыносимой. Оглушили запахи, слишком острые, огонь, и горькие травы, и зимний ветер из окна… Холодно… Срываюсь в неукротимую дрожь, кружится голова, все плывет перед глазами, задыхаюсь… Черт, состояние, будто вот-вот грохнусь в обморок. Вдох-выдох…