Примерно в то же, по его расчетам, время ему приснился сон, в котором действующим лицом была Иринка: какое-то странное помещение, не то дом, не то глинобитный сарай, не то подпол… И он стоит наверху, наблюдает с какой-то непонятной высоты за Ирой, которая находится где-то внизу.
– Ира! – кричит он. – Ира!
– Это я, не кричи, – шепчет она, – просто я здесь, понимаешь? Так получилось…
«…так получилось, – писала Оля, – что Ира, когда мы с ней общались, ничего не говорила о Вас. Девчонки вообще хвастались, когда на них обращал внимание мальчик.
Но от нее я никогда ничего не слышала. Даже то, что она встречается с Юрой Воробьевым. Мы узнали это от него, на том вечере, о котором я Вам писала».
Юра, Юра… Хороший был парень. Зубы чуть выступали над нижней губой, отчего, улыбаясь, он был похож на кролика. Веселый, неуемный, размашистый, он явился вместе с Иркой на тот самый вечер, о котором вспоминала Ольга, с опозданием. Они пришли, держась за руки;
Иришка была так хороша, чуть раскрасневшаяся, улыбающаяся от смущения, а Юра был рад и доволен.
«Юра Воробьев был моим соучеником, – вспоминала Оля. – И какое-то время мы даже дружили и после окончания школы. Он поступил в институт где-то на Урале и уехал. Знаю, что обещал Иркиным родителям, что закончит вуз, приедет и заберет ее к себе. Но, увы, оказался подлецом.
Однажды Юрка приехал, как всегда, на летние каникулы, позвонил мне и пригласил вместе с Наташей к себе в гости. И вдруг заявил нам, когда мы пили чай, что женится на другой девушке, чтобы получить прописку и не ехать в глухомань по распределению. И попросил, чтобы я сообщила о его женитьбе Ире, объяснила, что произошло. Но я ему сказала, что это он должен сделать сам. После этого я с ним не встречалась, он стал мне противен.
После ее разрыва с Юрой, при наших встречах, Ира никогда не упоминала о нем. Хотя думаю, что ей было очень плохо. Но время берет свое.
Сейчас для нее это, скорее всего, только забытый эпизод жизни.
Ира вышла замуж, кажется, в 1982 г., ее муж работал с моим мужем на заводе „Искра“. Этот завод находился недалеко от нас, в третьем микрорайоне».
Да, некогда он жил в третьем микрорайоне, в панельном доме, который, по правде говоря, мог бы с чистой совестью называться времянкой, ибо прочность его была рассчитана по всем параметрам от силы лет на двадцать; да и жизнь наша не казалась ли такой же времянкой?! Не катилась ли по утрамбованной до безобразия колее судьба наша, нашпигованная серыми событиями?
«Знаете, как удивительно складывается судьба? – вопрошала Ольга Радченко. – Вот вроде бы жили рядком с Ирой, знали, что вышла она замуж. Но как-то встретили ее с грудным ребенком (девочка), и после этого я ее не видела. Такая, значит, музыка получается…»
Музыка.
Он вспоминает свой выпускной вечер.
На столиках – бутерброды с черной икрой. Кто-то из взрослых пригласил духовой оркестр.
Но эта песня появится позже; а в его памяти осталась запечатленная жалость к этим странным «духовикам», невесть каким ветром занесенным в школьный спортивный зал.
Бьется в слюдяные окна священное дребезжание электрогитар; и сидят в сторонке пожилые люди, оставив в стороне свои инструменты; улыбаются печально, глядя на беспечных выпускников.
Боже, где они, его одноклассники?
Вот, спустя тридцать лет, стоит он на пепелище своей юности.
Где они?
Нет ему ответа.
Но стоп-кадр запечатлел в его памяти всех их, участников вечера – и учителей, и учеников.
Они выстраиваются по ранжиру; судьбы их неизвестны, и путь их во мраке.
Достаточно будет списка; никаких характеристик, никаких эпитетов, фамилии и имена, как на вечерней поверке в пропитанной солдатским потом казарме (с той разницей, что нет отклика, нет отзвука, нет гулкого эха ответа…).
…А потом их всех посадили в автобусы и повезли на славный бурлящий бульвар, и всю ночь напролет они гуляли по кипящей от зелени набережной…
…И, алея, метался закат по подковообразной бухте, расшвыривая драгоценные осколки солнца вдоль безжалостно растянувшегося бульвара.
О, этот бесконечный бульвар!
О, эта загнанная страсть к променаду; прекраснодушные парочки, медленно фланирующие в направлении к будущей страсти; лазурный перепев дерев; ажурные ограды на берегу; ресторанные запахи, порхающие в небе, как раздраженные мотыльки!
Все это было…
И… ушло.
И… замело пылью времен, отдалило лиловой лентой расстояний, затуманило взоры, забросало песком, забрызгало маслянистыми волнами.
Но тогда…