Ведьмина гора

…Тогда они неслись белой послушной стайкой вдоль бесконечной нарядной набережной; справа оставался обрюзгший Дом правительства с непременным заплесневевшим Лениным, протягивавшим руку в сторону бульвара; далее следовали дома, приснившиеся из девятнадцатого века; Театр оперетты, опирающийся на традиции кафешантана, с такими же дешевыми и непритязательными постановками; знаменитый дом, построенный в конце девятнадцатого века по проекту безумного архитектора-итальянца, который, как сказывали, по какому-то странному умыслу оставил возведенное им здание без туалетов (и это было весьма странным даже для того, еще не сошедшего с ума девятнадцатого века); и, наконец, – если идти бульваром – взору напротив представала старинная сторожевая башня, выпавшая из Средних веков…

– Почему ты вдруг замолчал? – спросила Ира.

И вдруг ему захотелось сказать ей обо всем – о том, что не сказал тогда, в этой шкодливой школе, о чем не говорил все эти годы, сказать ей, сегодняшней, чей голос был так сладок, словно оставшийся в строчках его любимого Блока —

…И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам, – плакал ребенок
О том, что никто не придет назад…

Не придет назад…

Но: сказать ей – сей час – сказать – выдохнуть – все, – спросить:

– Милая, родная, как получилось, что образ твой, мучительный и зыбкий, шел за мной по пятам, преодолевая преграды забвения?!. Скажи мне, милая, в какой из вечных книг могу я найти ответ на терзающий меня вопрос: что ты значишь в моей судьбе?!.

Все перемешала мешковатая рука судьбы: сон, явь, прошлое, настоящее, будущее – так, что ты уже сам не понимаешь, в каком мире пребываешь сам – неземном ли? наземном ли? – а пребываешь ли в мире, в ладу с самим собой, со своей душой, со своим сердцем?..

И: …чувствуешь, как тоненькая капелька света стекает по твоей щеке, шаловливо щекоча кожу, да и пропадает куда-то, исчезает. Но остается ощущение, которое кожа запоминает, как дискета. И как дискета, введенная в дисковод, оживляет файлы на экране, так и кожа способна неожиданно – ни с того ни с сего – воспроизвести ощущение от капельки света, скатившейся по щеке.

Как-то, поддавшись настроению, он сел за компьютер и написал Ольге подробное письмо. Там, в частности, были и такие строки:

«…Очень интересно то, что Вы рассказали об Ире. Я не знал, как складывалась ее жизнь. Но мне всегда казалось почему-то, что она – самородок; то есть самородок как человек, как женщина. Повторяю – это всего лишь мои догадки, не более. От нее исходила какая-то необъяснимая эманация обаяния, прелести, свежести.

И то, что Вы рассказали, как она вела себя, когда дело касалось ухажеров или поклонников, говорит о ее природной тонкости, такте.

Я думаю, что Ирка вполне могла блистать где-нибудь в свете, могла бы стать политиком, женщиной, от которой сходили бы с ума орды мужчин.

От нее исходил какой-то небывалый свет; но, увы, свет этот не был оценен и огранен в соответствии с его ценностью.

Мне еще кажется, что Ира была удивительно порядочным человеком, не способным на подлость или на низость, обман или предательство.

Признаюсь Вам, Оля, я влюбчивый и увлекающийся человек; кроме того, Бог послал мне удивительную жену, какой я, наверное, не совсем достоин; это женщина из породы аристократок. Но вот Иришка всегда жила у меня в каком-то потаенном уголке моего сердца, будучи единственной ниточкой, связывавшей меня с прошлым, мирившей меня с городом моего детства и юности и всем абсурдом тамошнего существования.

Ириша – это нить Ариадны, спасительный луч света в темноте лабиринта.

Я вспоминаю ее, и следом тянется строй теней из моих одноклассников.

Они бесплотны, неощутимы, лица их едва проступают сквозь дымку времени; иногда мне кажется: они существуют во мне только лишь потому, что я вспоминаю ее…»

Это письмо почему-то осталось без ответа, да и Оля сама пропала из виду; издерганная нелегким бытом, загнанная обстоятельствами, она, говорили, впала в депрессию и вообще отказалась от Интернета.

В думах своих все чаще и чаще возвращалась она к вещему сну, в котором улыбающийся черноволосый парнишка в развевающемся красном шарфе приглашает ее на танец. И играет музыка.

Ночью, при свете лампы