Ведьмина роща

Осмелела, спустилась на траву от берега подальше, а там дядька Василий, пастух старый, в тенечке под деревцем на рожке играет. Глаша за кусточком спряталась, девицей обернулась, сидит, слушает да косу мокрую расплетает. Вдруг звякнуло что-то глухо, упало в траву. Глядит Глаша: на ленту ее связка ракушек, словно бубенцы мелкие, прицеплена, они и звякнули. И как раньше не замечала? Отцепила Глаша их от ленты, и туман в голове точно ветром развеяло: сидит на лугу, сама не поймет, как забрела так далеко. Помнит Глаша, что на Аксюту обиделась и в рощу сбежала, а дальше путается все в мыслях. То ли говорила она Хожему, что с ним уйдет, то ли хотела только сказать… То ли приходили к роще деревенские со словами добрыми да ласковыми, то ли приснилось ей… И все камни какие-то в ручье разглядывала да шепот чей-то слышала. Так вот как водяной дурман на нее нагнал! Ракушки свои в косу ей вплел, через них видения насылал и нашептывал, едва к себе не заманил. Спасибо дядьке Василию, вырвал из дурмана.

А пастух тем временем рожок отложил да гусельки взял, а сам с коровами беседует:

– Видели, какая пташка к нам музыки послушать прилетела? Мы уж не чаяли увидеть ее, думали, вовсе Хожий к себе увел, да вот рожок дедов, знать, и оттудова слышно. Может, и гусельки по нраву ей придутся.

Задел струны звонкие, прокатил по ним аккорд, прислушался, подкрутил там-сям да заиграл наигрыш старинный.

И от звуков этих у Глаши мед по жилам так и хлынул, так и рвется наружу слезами горючими. Вспомнила мелодию, что на пасеке дед Яков любил насвистывать. Лежала она тогда на крылечке, нежилась под солнцем, травинку жевала да слушала, и представлялось маленькой Глаше, точно птицей она летает в небе над деревней, над рекой да за поля колхозные на запад. Прилегла и сейчас под кусточек, зажмурилась, и то ли снится, то ли дурман какой снова: будто летит она над деревней и видит, как Аксюта на лугу козу пасет, а сама все в сторону рощи глядит да слезы утирает. Бабка Агафья к небу голову подняла и вздыхает тяжко: улетела, мол, соколиха молодая, теперь уж не воротишь. А у Яхонтовых тетка Варвара в бреду мечется да все спрашивает у Сашки, не вернулась ли Глаша.

И ускорить бы мелодию горькую, пролететь бы над всем этим, глаза зажмурив, да дядька Василий не торопится, растягивает наигрыш. Всю душу Глаша измаяла, все слезы выплакала, а вместе с ними и дурман злой, что сердце едва камнем не сделал, смыла. И про сестру младшую вспомнила, которую беречь обещала, и про тетку с дядькой, что против всей деревни ради нее пошли, и про народ деревенский, что и в самом деле одумался да со словом добрым к роще приходил.

А пастух другую песню затянул, светлую да нежную, про двух сестер, и не сразу заметила Глаша, как стал ему голосок тоненький подпевать. Очнулась Глаша, голову подняла, глядит – сидит одуванчик ее подле пастуха, головку повесила да в руках что-то теребит, а коза к ней лезет: то косу жевать примется, то в лицо лизнуть норовит. Отмахивается Аксюта и все в руках что-то катает, разглядывает. Тихонечко подползла Глаша поближе, смотрит – а сестра в рука браслетик теребит, что Глаша ей плела, и так и сяк ниточки перекрещивает, доплести пытается, да все не выходит. Присела Глаша рядом, за пальчиками маленькими следит. Одну ниточку Аксюта верно кладет, другую поверх, а третья все путает…

– Не сюда ее, Аксюш, понизу пусти, под вторую, в петельку.

Попробовала Аксютка – получилось, завязался узелочек, новые ниточки подхватила, быстро-быстро пальчиками заработала, в три минуты браслетик доплела. Потом вдруг подскочила резко, браслетик через сестрину голову перекинула да зашептала:

Соколиха летала,
Перо потеряла.
Как перо земли коснется,
Глаша к людям вернется.

Схватила Глашу ручонками, держит крепко-крепко, ноготочками маленькими так и впивается в запястья сестрины.

И совсем светло у Глаши на душе стало, и обида забылась, словно рассыпалась. Обняла Глаша сестру, прижала к себе, та носом захлюпала, захныкала:

– Глупостей я наговорила с перепугу, а ты и поверила! Ну как я тебя прогоню, Глаша? Ну куда я без тебя!

Прижимает Глаша сестру к себе, волосы льняные между пальцами заплетает. Уже и не понимает, с чего так обиделась, сама же не хотела Аксютке колдовство показывать, знала, что напугается одуванчик ее маленький. Нет, не оставит она ее одну, не уйдет прочь: обещала беречь – так сдержит слово.

Аксюта все не пускает сестру, вцепилась в нее да к колхозу тянет. Так в обнимочку к бабке домой и пошли. Остановятся, обнимутся крепче, слезы утрут друг другу, а коза за веревочку дергает, стоять не дает – так и пришли, не понять, кто кого привел.